МОЙ РОДСТВЕННИК 
ОТЧИЗНУ ЗАЩИЩАЛ

ДЕТИ ВОЙНЫ

 

В этом повествовании представлены воспоминания моей мамы Валентины Михайловны Ткаченко (Хильченко), которая во время Великой Отечественной войны была ещё ребенком. Те годы запомнились ей на всю жизнь. Свой рассказ мне хотелось бы начать с её родных мест и краткого знакомства с нашими родственниками.

 

* * *

 

Семья моего деда Михаила Ивановича Хильченко жила в Донбассе, в селе Новопавловке Ворошиловградской области Краснолучинского района. В селе был ШтерГРЭС — турбинный завод, недалеко — небольшой городок.

Во время войны турбину закрыли, воду слили. Жизнь замерла, работающие ушли на фронт.

Страшная весть о начале войны прозвучала для всех жителей тяжёлым эхом. Но люди тогда еще не понимали, чтó их ждет.

Когда началась война, маме было неполных 12 лет. Она вспоминала:

«Война принесла не только смерть и потерю близких, но и много испытаний. Страдания легли на нас тяжким бременем. Не все смогли справится с голодом, разрухой, болезнями. Лишения и страдания меняли людей, их личность, их устои, взгляды, патриотизм. Тот, кто был отважным, становился сильней и мужественней, кто был труслив — становился мелким и безвольным. Война стала для каждого пробой на прочность. Это было тяжёлое испытание для всего нашего народа и страны».

Михаил Иванович, мамин отец и мой дед, был членом партии, перед войной он работал шахтером на Шахте-160 — так это тогда называлось. Во время войны дедушка ушёл в партизаны, потом на фронт, был дважды ранен. Вернулся домой израненный, с больными ногами. Долго болел.

Из воспоминаний моей мамы: «Бабуля говорила, что ей приснился страшный сон: якобы началась война». Сон этот оказался вещим.

В семье мамы было семеро детей. Когда объявили о начале войны, мама (ей было тогда 12 лет) и ее 9-летняя сестренка Лида побежали на шахту — сообщить страшную новость своему отцу-шахтеру.

С началом войны привычная мирная жизнь осталась только в воспоминаниях. Вереницей выстраивались очереди желающих попасть на фронт, защищать свою Отчизну. Но не у всех было велико желание защитить Родину, не все были славными сынами Отечества. Появилось мародерство, воровство — они, увы, тоже заняли свои ниши.

Мама вспоминала: когда началась война, люди были в полном смятении, образовался жуткий хаос. Магазины грабили, свирепствовало мародерство. Однажды мама отправилась за хлебом в магазин… и поразилась: люди, которых она хорошо знала, предстали перед ней в совершенно ином облике. Они стаскивали с полок магазина все, что попадалось под руку, продукты, всякую всячину, без разбора. «Я отошла в сторону, облокотилась на стену, окаменела на долю секунды от жуткого волнения, потом, попятившись, выскочила на улицу и побежала домой. Вот тогда — вспоминала мама, — я поняла, что началось нечто страшное».

Но это было еще не самое страшное, а только прелюдия к нему.

Местность, где жила мамина семья, скоро оказалась недалеко от линии фронта. После оповещения о начале войны началась эвакуация людей. Она длилась долго. Люди уходили через Краснодон, они грузили на подводы всё, что можно было взять, самое необходимое, но в основном брали мешки с мукой, крупой, угоняли скотину, словом, брали всё, что могло позволить выжить. Дома забивали крест-накрест досками, набивали продуктами чердаки и подвалы, чтобы позже вернуться домой. Неизвестно было: куда, насколько они уезжают, вернутся ли вообще в свои родные края, дома и села? Мачеха с остальными детьми уехала в эвакуацию, а мама с сестрой остались с парализованной бабушкой, которая отказалась уезжать, да она и не выдержала бы дороги. Отец ушёл в партизаны. Людей в поселке осталось мало.

Фронт был уже недалеко. Наши части отступили, подошли немцы. Передвижение их войск происходило быстро: немцы занимали Донбасс. Продукты были на исходе, магазины не работали, начинался голод. Мама вспоминала: они с сестрой залезали на чердаки и пытались найти хоть что-то съестное. Однажды залезли на соседский чердак, отодвинули доску, а оттуда … посыпался лук! Лида собирала лук, какую-то муку, семечки, а мама взяла найденную там же гитару. — «Зачем тебе гитара?» — «Буду учиться играть». — «Положи, это чужое». Девочки взяли немного: понимали, что люди вернутся.

Когда немцы были в поселке, они забирали скот, кур, всё, чем можно поживиться. Некоторые, боясь, что немцы заберут единственную кормилицу — корову, загоняли скот в дом и прятали в стоге с сеном, засыпая комнаты травой.

Времена были очень непростые; не все могли выстоять в таких испытаниях. Но, как бы то ни было, люди сплачивались, подставляли плечо ближнему, помогали друг другу, делились последним. Немногочисленные оставшиеся в посёлках помогали фронтовикам.

Мама вспоминала: «Мы шили варежки, вязали носки, делали портянки, много всякого, сейчас уже не упомнишь. Копали траншеи, окопы, отдыхать было некогда. Мы всегда работали. Сейчас, вспоминая, и не скажешь, что это было детство».

Не все люди были честными и порядочными, находились и «шкуры», которые за пайку готовы были выслуживаться перед врагами. Были и полицаи, нашлись такие голубчики. Люди их презирали и ненавидели. Это были местные ищейки. Детей заставляли мыть избы, в которых находились немцы, таскать воду. С людьми особо не церемонились, даже дети были всего лишь рабочей силой.

Дом, в котором жили сёстры с больной бабушкой, был достаточно большим, двухэтажным. вокруг дома был большой резной балкон. Окна закрывались ставнями. По утрам девочки ползли и открывали окна, света нет, свечек не было. Бабушка заставляла открывать утром ставни, а вечером их надо было закрывать, это было самое страшное.

Время от времени бомбили с воздуха.

Когда немцы были в посёлке, жителей они тогда погубили много, без разбора, особо не церемонились. Помню, маленькой Лидочке фриц протянул кусочек сахара. Я стою и шепчу сестре, не бери, это враги, они наших солдат убивают. И хотя был страшный голод, а что такое сладкое — и вовсе забыли, но сахарок не взяли, побрезговали принимать от врага щедрую сладость. Правда, я тогда думала, что они нас убьют. Немцы много злодеяний творили.

Как-то возвращались вечером с работы (сестрёнку я всегда таскала с собой), до дому осталось меньше версты, слышим немецкий разговор, лающий, как мне тогда казалось. Мы упали в близрастущие кусты, затаились, прижались к земле. Шорох… Автоматная очередь прошла над нашими головами. Мне казалось, мы не дышим, лежали долго, ничком, словно приросли к земле. Было ли страшно? Не знаю; это чувство было всегда: когда ложились спать, когда гудели самолеты и начинался шквал бомбежек, когда включались прожектора и начиналась стрельба… Стоял страшный гул, грохотало эхо и неизвестно было, в какой миг оборвется наша жизнь.

Помню ещё: когда немцев погнали, они решили нас, оставшихся, сжечь заживо. Пособирали людей без разбора по дворам и загнали в амбар, который был на окраине поселка. Помню, все тихо плакали, громко было нельзя: расстреляли бы сразу. Как нас не сожгли, до сих пор не пойму; обычно они всё после себя зачищали. Что-то немцам помешало, то ли спешка, то ли страх за собственную шкуру, кто его знает; только помню, как наш односельчанин, старый дед, трясущимися руками оттаскивал тяжелые бревна и плакал, громко так плакал и кричал: родненькие мои, родненькие… Собравшиеся в амбаре в рубашках родились, наверное…

Когда наши немцев оттеснили к западу, мы ухаживали за ранеными, почти в каждом дворе они были. Тогда уже понемногу начали возвращаться некоторые семьи. Мы с Лидой тоже помогали, приходили на соседский двор, промывали раны раненым солдатам, кормили, ухаживали. Даже собирали травы, женщины делали крепкие отвары для раненых солдат. Запах крови надолго в памяти остался. Потом этих больных солдат увозили на подводах в санчасти. А маленькой Лидочке подарил солдат птичку деревянную, цветную, уж не знаю, откуда она у него взялась; наверное, с собой возил как талисман, а девочке подарил. Черненькая такая, с желтым сломанным хвостиком. Лида потом долго хранила эту птичку, тоже как талисман.

А еще мы пекли лепешки на камнях: замесили остатки из мучной шелухи, перемешали, раскатали на камнях под солнышком и ждали, когда подсохнут, чтобы хоть что-то было съестное. Картошка — это роскошь! Ближе к окончанию войны многие возвратились домой, а кто-то уже не вернулся вовсе. Помню, парень был молодой, звали его Константин Краснобай, красивый такой, летчик; погиб в бою… Многие не вернулись, всех и не упомню сейчас. Похоронки приходили и после войны, как-то заблудились. А были и такие случаи, что в дома приходили похоронки, а после возвращались домой солдаты. Радовались и праздновали тогда — всем поселком».

…Когда мама стала постарше, она уехала учиться, а позже пошла работать на пароход рыболовецкий. Добывали крабов, там же, на пароходе, был мини-завод, на котором готовили консервы из крабов. Бороздили Тихий океан, побывали во многих местах: Курилы, Петропавловск-Камчатский, да и еще Бог знает где были, стояли на рейде, водой пресной запасались. Много раз попадало судно в шторм 9-балльный. «Страшно было?» — спрашивали тогда маму близкие. — «Страшно!» — «А почему не ушла?» — «Мы к страху привычные».

А я часто думаю: к страху и к ужасам войны — разве можно привыкнуть?

Потом моя дорогая мама уехала на cевер, на Чукотку, в посёлок Иультин Магаданской области, на самый край земли. Там она встретила моего отца, молодого офицера. Поженились. Она пошла работать в шахту и проработала там 17 лет; ходили в штольни, даже я, маленькая, помню эту короткую экскурсию на рудник. В этих шахтах добывали вольфрам, железную руду. Работала она и в компрессорном парке шахты, машинистом, обслуживала 7 огромных компрессоров. Видно, ей это желание работать в шахте передалось по наследству от деда-шахтёра. 

Это — Чукотка, поселок Иультин. Те, кто в эти края приезжал, люди особенные. Суровые условия и тяжёлый труд не каждому были по плечу. Там выживал сильнейший. Но эти люди были особенные, чистые, открытые, стойкие и счастливые, большие романтики и трудяги. Теперь эти места называют «мёртвым миром»: городки опустели, тоскуют по своим романтикам. А на материке (так северяне называли добрый мир) скучают по этой вечной мерзлоте, суровым бесконечным зимам, белым ночам, северному сиянию влюблённые в эти края верные романтики, у которых навсегда останутся в памяти лучшие годы жизни, а воспоминания всегда будут манить их туда, за Полярный круг!

…Моя мама Валентина Михайловна — Ветеран труда, Ударник коммунистического труда, имеет награды и медали. Вот какие они — дети войны! Бесстрашные, волевые, не искали они легких путей, а, наоборот, и по сей день — веселые, трудолюбивые, цельные — остаются они для нашего и будущих поколений примером чести, достоинства и несгибаемой силы воли, верности своему народу и стране!

А я все нет-нет да и вспомню мамин рассказ про ту маленькую, вечно голодную малышку и сахарок! Да, это великие дети войны!

... и по сей день остаются они для нашего и будущих поколений примером чести, достоинства и несгибаемой силы воли, верности своему народу и стране!