ИСТОРИЧЕСКОЕ ЭССЕ

Что такое память? Это цепь мгновений нашей жизни, нанизанных на нитку прожитых лет, формировавших наше представление о жизни и воспитавших в нас определенное отношение к событиям в ней. Память каждого из нас образует Память народа, складывающуюся не одно поколение и бережно передаваемую от отцов к детям и внукам.

В эпоху, когда стало модным не только ревизовать историю, но и интерпретировать ее в угоду сиюминутным, зачастую неблаговидным, интересам, чуть ли ни единственной точкой опоры для человеческого разума остается Память нашего народа, сложенная из памяти каждого из ста сорока миллионов о той страшной войне.

Моя память ярко, как кадры в кино, вновь рисует то, что, единожды увидев, невозможно забыть. Может быть, мне просто повезло стать очевидцем таких событий, а, возможно, они были обычными, естественными в жизни моего поколения и упали в копилку нашего коллективного мировосприятия.

Самым первым осознанным детским воспоминанием стала Хатынь. Мы с мамой стоим среди печных труб — колоколов, негромко, но методично звонящих каждые 30 секунд, но этот набат леденит душу. За одним из «домов» мы буквально наткнулись на маленького старичка, плотно прижавшегося к мемориальной табличке. На вопрос о необходимости помощи он достаточно буднично тихо сказал, что, когда деревню сгоняли, его мамка как самого старшего послала предупредить тетку в соседнее село. Его до сих пор гложет совесть за то, что он, семилетний, не смог тогда защитить от фашистов мамку и трех своих младших сестер. «Теперь — говорит — раз в неделю езжу к ним, прошу прощения, может, когда и простят...»

Потом был Мамаев курган. Поднимаясь по Залу воинской славы, вижу впереди двух молодых человек, бережно ведущих под руки к одному из 34 символических Красных знамен сухонькую старушку. Женщина подслеповато щурит глаза, читая свежевыбитые имена, а потом как-то обреченно и в то же время облегченно опускается перед одним на колени: «Сыночек, мой младшенький, наконец- то я нашла тебя! Братиков твоих с отцом давно уж разыскала, а тебя сорок лет ждала, всё надеялась, и вот наконец-то нашла...»

Эти картины до сих пор не дают мне покоя, а потому каждый год этот день у меня, а теперь уже и у моих детей, начинается с охапки живых цветов, вручаемых на улице ветеранам, которых, к сожалению, с каждым годом всё меньше и меньше.

Осознание того, что дети выросли и приняли эту эстафету памяти, пришло достаточно давно. Это было в Севастополе на 35-й береговой батарее, задолго до строительства там мемориального монумента. Жерла дотов и пустых башенных шахт закрыты сетками, а по периметру стоят таблички, спустя более 55 лет предупреждающие об опасности. На единственном на тот момент безопасном пятачке скалы над морем много лет проходит церемония возложения венков к плавпричалу, с которого под жесточайшим обстрелом немногие пробившиеся суда увозили защитников города.

Мы с детьми уже возложили свои цветы и собирались уходить, когда к нам подошла женщина с вопросом о памятнике военным летчикам. Весь ее вид и букет замученного бульденежа в руках говорил о том, что она жутко устала, но ей очень нужно попасть к этому памятнику. Выслушав наши многословные объяснения, она на выдохе сказала, что приехала к папочке своему. Она его почти не помнит, в 41-м ей три года было. Искала его много лет, но только два года назад ей сообщили место его захоронения. Из-за болезни не могла раньше приехать. «Хочу, — говорит — напоследок его увидеть...»

Ком в горле, слезы на глазах, но больше всего меня поразил вид моих двух непримиримых детей, которые, обнявшись, рыдают. А потом они проводили эту женщину на Херсонесский маяк и молча, со слезами на глазах приняли участие в её церемонии памяти.

Спустя год они заменили охапку живых цветов, адресатов для вручения которых почти не осталось, венками из живых цветов, созданными ими накануне собственноручно. Места для их возложения тщательно выбирают заранее: «А вдруг у погибших никого больше осталось? Мы должны о них помнить и благодарить». Нет, они не стали послушней, не стали прилежней. Они стали чище духовно от спокойных и вымученных слов этой женщины, от осознания величия подвига и ужаса трагедии, от того, что в их память проникла частица нашей общей Памяти... Я почему-то уверена, что спустя некоторое время рядом с ними не только отдавать дань памяти, но и помнить об этом будут их дети.

Невозможно рассказать о масштабах подвига и трагедии, коснувшейся каждой без исключения семьи, о миллионах разрушенных человеческих вселенных, о несбывшихся мечтах, о доблести и мужестве, ставшими повседневными. Масштабы человеческой трагедии можно попытаться познать, пропустив, пускай в сухом изложении очевидца, через себя. Я помню скупые на слова и эмоции рассказы бабушек. Одной — о том, как пыталась выжить с двумя маленькими детьми в оккупации, другой — как рожала в глубоком подвале своего первенца во время штурма города фашистами. И помню растерянный взгляд бывшей блокадницы, молчаливо, без укора, но бережно и трепетно собирающей хлебные крошки за ломящимся от яств столом...

Есть понятия, которые не подлежат обесцениванию, они анпрайслесс, бесценны. Одним из таких является «мир», несколько девальвированное за годы спокойной жизни в «обществе потребления». Но рвущиеся по соседству снаряды вновь развернули нас к духовности, дав понять, что нет ничего ценнее мира. Уроки истории надо помнить хотя бы для того, чтобы матерям не пришлось годами искать могилы своих сыновей, а дети не прятались по подвалам от бомбежек и помнили родителей не по фотографиям.

Совершённый нашими дедами и прадедами Подвиг беспрецедентен. Это пример величайшего мужества и стойкости, героизма и упорства, одна из ярчайших страниц истории нашего государства, предмет гордости всех и каждого. Но воистину: «это нужно не мертвым, это нужно живым», и наш долг передать Память об этом детям и внукам также бережно, как бережно была передана она нам.