Власов Александр Александрович
г. Москва
Александр Александрович Власов родился 25 декабря 1923 года. Закончил школу в 1941 г. 15 сентября 1941 г. направлен в Серпуховское авиационно-техническое училище, но 15 июня 1942 г. две роты училища были направлены в действующую армию на Воронежский фронт. А.А. Власов был зачислен в 575-й стрелковый полк. После ранения осенью 1942 г. стал разведчиком дивизионной разведроты. Брал «языков». После второго ранения был направлен в распоряжение 47-й полевой армейской бригады. Назначен начальником караула полевых армейских складов артиллерийского оружия, а затем старшиной 362-й роты обслуживания 47-го ПАП. 9 мая 1945 года встретил в городе Братислава.
А.А. Власов награжден двумя медалями «За боевые заслуги», орденом Отечественной войны I степени, знаком «Фронтовик 1941–1945 гг.» и другими наградами.
В Минюсте – главный специалист Организационно-контрольного управления.
______________________________________________________________________________________________
Удивительное свойство памяти каждого человека – сохранять до мельчайших подробностей отдельные события в мире и своей жизни.
1939 год. Шла война. Фашистская Германия оккупировала двенадцать государств Западной Европы, и мы внимательно следили за ходом военных событий, слушали лекции о войне и международной обстановке, обсуждали с друзьями и родителями возможный прорыв немцами линии Мажино французов и оккупации фашистами этого государства.
Наша страна жила мирной жизнью, никаких материальных ущемлений не чувствовалось. Более того, успокоительным казался и мирный договор 1939 года с фашистской Германией.
На концертных площадках и в праздничные дни Первого Мая и Седьмого ноября пели не только русские народные песни, но частенько «Если завтра война» и другие военного плана. В них звучала твердая уверенность в могучей силе Красной Армии, способной разбить любого врага: «Мы врага встречаем просто: били, бьем и будем бить!» (В. Лебедев-Кумач).
Я закончил среднюю школу № 3 города Ногинска 17 июня 1941 года. На выпускном балу учителя высказывали пожелания продолжения образования в высших учебных заведениях с учетом способностей и наклонностей каждого, что совпадало с мечтами абсолютного большинства выпускников школы.
Через четыре дня, 21 июня, наш класс отмечал окончание среднего образования в доме одноклассницы Прохоровой, проживавшей на окраине города у прекрасного соснового бора. Стояла удивительно теплая погода, а небольшие облака лишь украшали голубое небо. Казалось, что погода приветствовала наши радостные выкрики, споры о выборе профессии, задорные песни, и короткая ночь с 21-го на 22 июня пролетела незаметно. Удались фотографии на память (у меня они сохранились), и по домам мы разошлись около 11-00 дня.
Домой вернулся около 12-00 часов и должен был поехать в школу № 3, где собиралась наша футбольная команда на матч с футболистами Глуховского комбината. Однако постоянные сообщения радио о предстоящем важном правительственном сообщении заинтересовали меня, и я решил послушать его.
Ровно в 12 часов 22 июня выступил зам. Председателя Совнаркома, Нарком иностранных дел В.М. Молотов и сообщил о нападении фашистской Германии на нашу страну, что явилось, по его мнению, «беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством» (Энциклопедия Великой Отечественной войны, 1941–1945 гг., стр. 11), призвал народ дать отпор агрессору и выразил уверенность в победе над ним.
Я как прикованный продолжал стоять у стены под черным кругом радиоприемника.
Оценку событий этого дня образно и емко дал К. Симонов в своем предисловии к книге: «Тот самый длинный день в году с его безоблачной погодой нам выдал общую беду на всех, на все четыре года. Она такой вдавила след и стольких наземь положила, что двадцать лет и тридцать лет живым не верится, что живы».
Так этот солнечный самый длинный день в году стал самым страшным не только для народов нашей страны, но и для миллионов граждан всей планеты.
Полетели в пропасть все мечты выпускников общеобразовательных школ июня 1941 года. Начальные пути их жизни в военной обстановке были определены после выступления И.В. Сталина с обращением к населению нашей страны.
Окончивших среднюю школу подростков рождения 1923–1924 годов собрали утром в городском парке, чтобы они немедленно разошлись по домам и возвратились к 17-00 с запасами продуктов питания и одежды на несколько дней. А когда мы явились в парк, нам объявили, что все направляются на строительство оборонительных сооружений под Москвой.
Однако в это время в парк пришел военком, приказал выйти из строя подросткам, окончившим десять классов в июне 1941 года, и разъяснил, что они по указанию Верховного Главнокомандующего будут направлены в военные училища для подготовки командиров Красной Армии. Нам разъяснили, что направления в военные училища могут последовать в ближайшие дни, а поэтому мы должны находиться дома. Меня вызвали в военкомат только 14 сентября, а 15 сентября направили в Серпуховское авиационно-техническое училище.
Примерно через 20 дней училище было эвакуировано в город Кзыл-Орда КССР. Однако училище окончить не удалось.
15 июня 1942 года две роты училища набора 1941 года были направлены в действующую армию на защиту Тихого Дона на Воронежский фронт. Наш взвод был зачислен в 575-й стрелковый полк, разместившийся в окопах на окраине полностью разрушенной немцами деревни. Ни одного целого дома, ни одного жителя деревни не было. Лишь кое-где валялись раздутые трупы немцев в форменной одежде с касками.
Такая оказалась первая «встреча» с врагом. Курсанты выкопали окопы, хода сообщения, землянки в районе действия 575-го стрелкового полка для проживания и выполнения поставленных перед нами задач. Занятия с нами в полковой школе проводились нерегулярно, т. к. почти каждый день немецкие самолеты периодически бомбили оборонительные сооружения нашего полка. Кроме того, немецкие войска постоянно обстреливали оборону наших войск, поэтому потери начались быстро. Помкомвзвода погиб через день в результате попадания мины в его окоп. Из бесед с командирами и бойцами стало известно, что деревня неоднократно переходила из рук в руки. Фашисты зверски обращались с русскими гражданами и пленными. Из занятой части города Воронежа немцы вывезли 500 раненых и больных и расстреляли их в Пещаном Логу.
Упорные бои на Воронежском фронте в районе расположения 575-го стрелкового полка свидетельствовали о бдительном отношении военного командования фашисткой армии к действиям наших войск. В этих условиях решение командира 575-го стрелкового полка о внезапной атаке оборонительных сооружений немцев днем 20 июля 1942 года до сих пор считаю непродуманным. Командир полка и его комиссар расположились в лощинке, поросшей молодняком и тянувшейся к обороне немцев, и оттуда периодически кричали «коммунисты и комсомольцы вперед. За Родину, за Сталина!». А затем при усилении огня кричали «..ложись..». Пробежки между командами «вперед», «ложись» были небольшие, т. к. немцы усиливали мощь огня орудийных и минометных орудий пулеметными очередями и создавалось впечатление какого-то ада от разрыва снарядов и свиста пуль. Когда же мы выбежали на картофельное поле, немцы повели более прицельный обстрел. Пробежав в строну обороны немцев несколько метров и упав по команде «ложись» на картофельную грядку, я почувствовал сильный удар в левую ягодицу. Боль была такая, что двинуться не мог. Сообщил об этом своим курсантам Лукашенко и Черкасенко, они вытащили меня обратно в пролесок, сделали из двух винтовок и моей шинели носилки и понесли в сторону медсанбата. Осмотревший меня врач сказал, что пуля прошла от верхней части ягодицы к окончанию выхода толстой кишки, что не позволяло удалить пулю.
Вскоре посадка раненых в санитарный поезд закончилась, а прибывшие новые раненые сообщили, что атака захлебнулась. Меня отвезли в госпиталь города Балашов, где врачи признали о невозможном хирургическом вмешательстве для удаления пули. Я лежал на животе, выполнял комплекс движений, и мне делали массаж. Третьего августа пуля вышла, лечение продолжалось еще месяц. Третьего сентября меня выписали из госпиталя и направили в запасной полк. Через несколько дней прибыли представители разных родов войск, и один из них предложил служить во фронтовой разведке. Я поднял руку. Так я оказался разведчиком дивизионной разведроты. Первое участие в разведке принял 7 ноября 1942 года, где нашу оборону от немецкой разделяла речка шириной примерно 50–60 метров. После двухсуточного наблюдения каждым разведчиком за оборонительным сооружением передовых окопов врага, местами передвижения боевого охранения было принято решение делать переправу правее на 200 метров от огневых точек и блиндажа немцев на возвышении холма, где на противоположном берегу рос густой высокий тростник. Для переправы в нашем распоряжении была одна рыбацкая лодка, на которой мы за четыре раза (20 человек) переправились на тот берег в камыши. Тишина была идеальная. Мы углубились метров на 150 в сторону немецкой обороны и расположились на небольшом возвышении от камыша. Командир взвода направил старшего сержанта и двух разведчиков в сторону деревни, где располагался штаб воинской части врага. Вдруг тишину нарушил сильный взрыв, а затем вопли раненого русского. Вскоре прибежали два наших разведчика и доложили комвзводу, что старший сержант наступил на мину, видимо, большую, и остался без рук и ног. Они увидели его окровавленный обрубок тела, но он почему-то кричал и пел песни. Комвзвода приказал им вернуться, принести старшего сержанта или пристрелить его. Однако они быстро вернулись и доложили, что к месту взрыва на крики раненого двигаются мотоциклы и вынести раненого они не смогли бы, а пристрелить его у них не хватило мужества. Комвзвода выругался и немедленно приказал отходить к месту переправы. Добраться и переправиться на свой берег нам удалось без помех. Немцы, видимо, не решались открыть огонь и хотели разобраться, где находится их боевое охранение. Только спустя некоторое время они открыли сильный орудийный и минометный огонь по нашей обороне против своего возвышенного участка обороны.
После доклада комвзвода руководству дивизии о первой вылазке последовало строгое указание любой ценой взять «языка». Через день мы тем же путем переправились на противоположный берег. Прошли в глубину немецкой обороны на 80–100 метров, проползли лощиной в сторону деревни и вышли на тропу, по которой немцы ходили для смены караула боевого охранения. По задумке нашего комвзвода, мы должны идти во весь рост как будто для смены караула немцев. Часовой немцев нас довольно близко подпустил к себе, и на его оклик младший сержант Бубнов, знавший немецкий язык, ответил, что идет на смену боевого охранения. Но часовому что-то не понравилось в ответе Бубнова, и он взвел курок автомата. Тогда одновременно раздались две короткие очереди автоматов. Часовой был убит, а Бубнову пуля пробила круглый диск ППШ, но сам он ранен не был. Выбежавших немцев мы расстреляли, но один из них успел прыгнуть в окоп. Разведчик Терешев увидел это и дал длинную очередь из автомата в заднюю стенку окопа, а в ответ показались две поднятые руки. Пулеметчиком оказался ефрейтор мадьяр. Терешев заставил его вылезти из окопа вместе с пулеметом. В это время вся группа захвата была около окопа. По команде комвзвода мы спустились в камыши вместе с мадьяром с пулеметом, быстро дошли до переправы, переправились на свой берег, незамедлительно направили пленного в штаб дивизии для допроса, где он дал ценные показания. Жаль, что в этой операции погиб опытный и волевой разведчик. Светлая ему память.
В первых числах декабря нас направили в полк, где полковые разведчики понесли большие потери при попытках взять «языка», во взводе осталось три человека. Особенности этого участка обороны заключались в очень близком расстоянии по суше до передовых окопов врага. Нам сообщили, что подходы к передовым окопам, видимо, заминированы. Нам выделили двух саперов с миноискателями. При вылазке с саперами миноискатели постоянно обнаруживали железо, и саперы привели нас в конце концов к нашим оборонительным сооружениям. Тогда командир решил ползти двумя группами напрямую к оборонительным окопам немцев. Видимо, немцы не ожидали такого. Мы быстро проползли к окопам. В одной группе разведчик Лакеев, у которого была винтовка, прыгнул в окоп и с испуга, в чем он сам признался потом, выстрелил в грудь стоявшего немца. Тот замертво упал. Никакого оживления в землянке не было. В это время разведчики, опустившиеся в окоп вблизи землянки, подошли почти вплотную к ее входу, и вдруг дверь отворилась, и из землянки, накинув шинель на плечи, вышел немец. Два наших разведчика в белых халатах прижались к заснеженной стенке окопа, и немец прошел мимо них. Это была удача. И наши разведчики сзади напали на немца и пытались его вытащить из окопа, запихать ему в рот кляп, но он упорно сопротивлялся.
Другая группа разведчиков быстро закидала через дверь землянки и дымоход печки термитные шары и гранаты в находившихся там немцев. Пленного немца все же удалось вытащить из окопа и протащить напрямую в наши окопы. Только там он смирился и промямлил «Гитлер капут». Оказалось, что это был рядовой, но член нацистской партии. Он сообщил, что в землянке было четырнадцать человек, и его направили в штаб дивизии для допроса.
В двадцатых числах декабря мы направились за «языком» на другом участке, где немцы имели сильные оборонительные сооружения и бдительно относились к охране линии обороны. Такое мнение высказывали полковые командиры и разведчики. Наше обязательное двухсуточное наблюдение за передовой линией врага подтвердило это мнение. Линию нашей обороны и немецкой разделяла замерзшая речушка, которая постоянно озарялась осветительными ракетами и обстреливалась минометным и пулеметным огнем. Погода была холодная, около 20 градусов. Первая вылазка показала о тщательной охране передового охранения немцами.
Им удалось обнаружить нас почти близ берега, и они открыли сильный огонь вдоль своего охранения у края замерзшей речушки. От одного орудийного снаряда меня волной отбросило на спину, я ударился о какой-то предмет или ледяной выступ. Комвзвода приказал отходить на свой берег.
Санинструктор осмотрел мою голову (место ушиба) и дал указания, как вести себя. Меня вырвало два раза, и он предположил, что у меня небольшое сотрясение мозга. Санинструктор заявил комвзводу, что меня следует освободить от похода за «языком» на следующий день.
Вторая вылазка оказалась неудачной, немцы усилили освещение льда и усилили обстрел. В один из таких обстрелов пулями прострелили живот разведчику Агашкову, его кишки выпали на лед и моментально примерзли ко льду. Сильные вопли Агашкова были понятны, и по указанию комвзвода его моментально перенесли на свой берег, где он и скончался.
В ночь с 31 декабря 1942-го на 1 января 1943 года мы вновь пошли за «языком». Нам быстро удалось проползти до берега вражеской обороны, причем сильного обстрела не было. Видимо, немцы полагали, что в новогоднюю ночь никто к ним не придет. Наша группа захвата была правее группы поддержки на расстоянии 40–
50 метров под берегом. Группа захвата перешла тропу, по которой ходили немцы для смены обороны караула, и расположилась по обе стороны ее. В момент прохода по тропе развод немцев прошел участок, где под берегом расположились наши группы прикрытия, но при подходе к нам из группы прикрытия кто-то приглушенно чихнул, и немцы тут же открыли огонь в их сторону. До нас немцы не дошли метров 15, но мы вынуждены были тоже открыть огонь. Немцы развернулись в нашу сторону и дали залп из автоматов. Я получил сильный удар в ладонь правой руки, и автомат выпал из рук и упал на снег. Но был подстрелен и передний немец в ноги. Наши разведчики подхватили раненого немца, практически расстреляли оставшихся и быстрым шагом вместе с пленным направились на свой берег. Наступила тишина. Видимо, немцы пытались выяснить причины стрельбы и место нахождения развода смены караула на передовой линии обороны. Это дало возможность нам быстро без потерь вернуться в передовые окопы нашей обороны и сдать пленного «языка» для отправки в штаб дивизии. У меня из выходного отверстия раны размером
3 на 8 см обильно шла кровь, и меня немедленно направили в медсанбат, где после тщательной перевязки отправили в госпиталь города Инжарино, а затем в город Тамбов, где я находился на излечении до 3 апреля 1943 года. Практически три месяца правая рука была в гипсе.
После выписки из госпиталя военно-врачебная комиссия признала меня годным к нестроевой службе и направила в распоряжение 47-й полевой армейской бригады. Сначала меня назначили начальником караула полевых армейских складов артиллерийского оружия, а затем старшиной 362-й роты обслуживания 47-го ПАП. В период нахождения действующей армии в городе Бенешев (под Прагой) пришло новое пополнение – молодые военнослужащие девушки для несения охраны полевых армейских складов и другого имущества. Из бесед с красноармейцами-девушками более подробно узнал о направлении из Москвы и Подмосковья бывших учащихся ФЗО (в том числе, видимо, и обучавшихся в нашей бывшей средней школе № 6 города Ногинска в 1939 году) на эвакуированные заводы вглубь Сибири, где они заменили мужчин, которых призвали в действующую Красную Армию и направили на фронт.
Значит, уже в 1939 году были продуманы возможные тяжелые перепетии войны и необходимые варианты мобилизации всех сил и возможностей народного хозяйства для обеспечения Красной Армии кадрами, вооружением для борьбы с фашистскими захватчиками и бесперебойной работы заводов и фабрик в недоступных для фашистских войск районах Сибири. Решались и задачи по созданию условий для проживания эвакуированного населения и обеспечения заводов и фабрик кадрами. Наша рота постоянно находилась в прифронтовой зоне и продвигалась вместе с наступающей Красной Армией в Румынии, Венгрии, Чехословакии и Австрии.
1 мая 1945 года мы отмечали в городе Братислава. В этом городе 8 мая вечером, после проверки необходимых объектов, я вернулся в свою комнату и перед сном включил приемник послушать московский канал. Какая удача, ибо услышал незабытый родной голос Левитана. В 24-00 он торжественно и особо бодро сообщал о капитуляции немецких вооруженных сил и окончании войны. Это было что-то особенное, ибо на улицах Братиславы усилилась стрельба из автоматов и ружей. Взяв автомат, я выскочил на улицу, увидел стрелявших в небо военнослужащих. Многие кричали «Война кончилась. Победа. Ура!».
Я немедленно пошел к дому комроты капитана Лукина, разбудил его, сказал о сообщении Левитана и о праздничной ночной Братиславе.
По его указанию разбудил всех командиров нашей роты, пригласил их в дом капитана Лукина, где устроили праздничное торжество и включили приемник с настройкой на Москву. Дождались в три часа ночи повторного сообщения Левитана о капитуляции немцев и окончании войны.
На следующий день 9 мая на двух полуторках мы разъезжали по городу Братислава, жители забрасывали наши машины цветами и кричали «Слава Красной Армии!».
Демобилизовался я по ранению в ноябре 1945 года из города Секешфехервар. Прибыл в Москву, а 7 ноября прибыл домой в город Ногинск. Только дома я узнал, что награжден двумя медалями «За боевые заслуги» в период войны. К каждой медали имелись купоны на денежные выплаты ежемесячно по пять рублей. Эти документы были выданы ногинским горвоенкоматом. Видимо, представления о награждении направлялись командованием в декабре 1942 года, и пока они проходили путь до Кремля, прошло значительное время. Поэтому купоны были с первого января 1944 года за первую медаль, а за вторую медаль – с августа 1945 года.
Дело в том, что после второго моего ранения наша дивизия и армия пошли в наступление на Харьковском направлении, попали в котел, в том числе и штаб дивизии. Я был в госпитале с гипсом правой руки, длительное время домой не писал. Поэтому мама обращалась в военкомат с просьбой о розыске меня. И военкомат запрашивал о местонахождении воинской части, где я служил в разведке до 1 января 1943 года. Спустя небольшое время после выписки из госпиталя я восстановил переписку с родителями. Документы о награждении и купоны к двум медалям до сих пор хранятся у меня на память.
После войны закончил ВЮЗИ, Московскую юридическую школу и в 1948 г. поступил на работу в органы прокуратуры. Был направлен на работу следователем прокуратуры Пронского района, затем помощником прокурора района, а в 1951 г. назначен прокурором Троекуровского района. В 1953-м приглашен в аппарат
Прокуратуры РСФСР, отдел по спецделам, а затем в другие подразделения аппарата. Закончил работу в Организационно-контрольном управлении.
После распада Союза ССР работал в Минюсте до 20 мая 1998 г. и ушел на заслуженный отдых.
Общий стаж работы в органах прокуратуры и Минюсте составил 53 года и 1 месяц.
Кроме указанных двух медалей «За боевые заслуги», награжден орденом Отечественной войны I степени, знаком «Фронтовик 1941–1945 гг.», медалями «Ветеран труда», «За трудовую доблесть», Жукова, Анатолия Кони и многими другими, нагрудным знаком «Почетный работник Прокуратуры».
А.А. Власов. Воспоминания. 2007 г.