Колосова Нина Петровна
г. Москва
Нина Петровна Колосова родилась 27 ноября 1926 г. Труженик тыла военных лет. Блокадница.
Имеет Знак жителя блокадного Ленинграда и медали. В Министерстве юстиции РСФСР работала в отделе учета и кодификации законодательства, исполняла обязанности начальника отдела.
______________________________________________________________________________________________
Я родилась 27 ноября 1926 года. 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война, мне было 14 с половиной лет. Я с родителями жила на Петроградской стороне г. Ленинграда. Отца взяли в Красную Армию уже 1 августа 1941 года, хотя он был белобилетником по болезни.
Осень этого года стояла теплая и ясная, но немцы уже перерезали железную дорогу Москва–Ленинград и полностью окружили город, началась блокада Ленинграда.
Немцы бомбили каждый день, и ровно в 7 часов вечера раздавался сигнал воздушной тревоги с точностью до минуты. Я помню гул тяжелых немецких юнкеров и сейчас даже могу воспроизвести этот гул в свои 80 лет.
Первое, что разбомбили немцы, это были Бадаевские склады, где хранился запас продуктов для города. Поэтому вместе с бомбами немцы сбрасывали листовки «Доедайте бобы – готовьте гробы».
В октябре 1941 года на наш дом по Апраксину пер. д. 5, а стенка в стенку на Гороховой ул., попала бомба. Жители все погибли, а я услышала не только вой тяжелой бомбы на ее излете, но и страшнейший взрыв. Бомба упала в метрах 150.
За хлебом ходила на Гороховую улицу, потому что там была булочная, для которой пекли хлеб из опилок. И был «обман», что хлеб сухой и его много. Ни разу я не отломила ни кусочка и не съела завесочка. Я проверяла себя, и за это мама хвалила меня.
Каждое воскресенье мама ходила на Сенной рынок (он и сейчас самый барахолистый и самый дешевый) что-нибудь недорого купить. Дело дошло до дуранды (жмых от семечек), его мы раскалывали молотком, потом поливали водой на ночь и жарили якобы лепешки на пустой сковороде. Еще мы ели столярный клей: размачивали его и как желе подавали в тарелке. Бр-р-р! Когда мы в старой квартире нашли крахмал для белья – вот это был настоящий пир!
В середине марта нечистоты во дворах начали разлагаться. Власти забили тревогу, как бы не вспыхнула эпидемия. И я 15-летней девочкой участвовала в этом вывозе нечистот: мы ломали, откалывали мерзлые люки, клали их на громадные тачки и вывозили в речку Фонтанку. А однажды мои напарницы отпустили тачку, и я, не в силах справиться с грузом, повисла на ней. И до сих пор болею деком-прессионным переломом 8-го грудного позвонка.
В конце апреля 1942 года стал понемногу ходить один трамвай №12 на Петрозаводскую сторону. Наш дом сломал завод «Вулкан» на свои нужды. Нам дали комнату в квартире.
За Витебским вокзалом уже в декабре начали умирать от голода солдаты. Сначала их хоронили в гробах, а ленинградцев отпускали умирать в семьи. И когда жены подняли крик, военных хоронили уже в траншеях, взорванных динамитом.
Уже не работал водопровод и туалет, и мы выбрасывали нечистоты посреди двора. За водой ходили на речку Фонтанку.
Когда на Гороховой улице прорвался от мороза -40° водопровод и вода текла вдоль улицы, мы черпали эту воду. Кто-то падал и проливал воду, ее тут же схватывал мороз. А немцы уже пристрелялись по нашему водопроводу. Я брала с собой ковшик и черпала воду в ведро, а края этой речки все выше обрастали льдом.
Мы ложились на животы и черпали, черпали.
Зима 1941–1942 годов стояла лютая – -40°, как и в финскую войну. Поэтому многие люди не только умирали от голода, но и замерзали целыми квартирами.
1 февраля 1942 года умер дядя Гриша Рязанов, бывший матрос на «Авроре», участвовавший в двух революциях. Его не хоронили, а просто отвезли зашитым в простыню на старый пункт. 21 февраля умерла старшая папина сестра Александра и муж старшей маминой сестры дядя Вася Ладнов. 13 марта умерла моя бабушка Татьяна, папина мать.
Как мы пережили ту зиму – одному Богу известно. В декабре начали давать рабочим 250 граммов хлеба в день, а иждивенцам, служащим и детям по 125 граммов. Но какой это был хлеб – туда добавляли и торф, и опилки, и еще что-то несъедобное.
Нам выложили кирпичом двор, оставив свободной амбразуру для пулемета. Опять переезд в другую комнату, где тоже все умерли.
Еще с февраля немцы начали массированный обстрел города разрывными снарядами. И тогда появилась надпись на солнечной стороне в начале Невского проспекта: «Эта сторона улицы при артобстреле наиболее опасна». Она сохраняется там сейчас.
Весной 1942 года мама с трудом оформила меня своей ученицей в артель «Загородный обувщик». Нам прямо с фронта привозили в мешках собранные на поле боя с убитых ботинки. Мы подбирали их по размерам, чинили, зашивали, чистили и вновь отправляли на фронт.
Той же весной нас посылали на Кушелеву разбирать деревянные добротные дома и дачи политехнического института.
Больше писать не могу. Ленинград – самый прекрасный в мире город, но я его боюсь.
Главное, вспомните и моего прекрасного мужа, Колосова Михаила Макаровича, который дошел до Берлина, награжден орденами и медалями. А главная медаль – за взятие Берлина и медаль имени Жукова.
Н.П. Колосова. Воспоминания. 22 мая 2007 г.
Мне было 14 лет, когда началась Великая Отечественная война 1941– 1945 гг. На лошадях ехали прибалты, потом псковичи и новгородцы. 1 августа мы провожали отца Волкова Петра Ефимовича, а он был инвалидом III группы. Только в середине августа прошел слух, что немцы подошли к станции Чудово и отрезают железную дорогу между Москвой и Ленинградом.
А 7 сентября 1941 г. мы почувствовали блокаду города: неожиданно началась бомбежка – первый раз. Первыми немцы разбомбили Бадаевские склады, где хранились запасы городских продуктов. По небу растекались очень белые густые облака – говорили, что так горит сахар.
Мы с мамой Марией Михайловной Волковой жили на Петроградской стороне на ул. Гдовской у завода «Вулкан» в двухэтажном деревянном доме. Начались каждодневные вечерние бомбежки, школы не работали, и бомбоубежища у нас еще только строили. Мы договорились с маминой сестрой Раисой переехать к ней в 9-метровую комнату на первом этаже в Апраксин пер., дом 5.
Уже разбомбили и сожгли «Народный дом» на Петроградской стороне, где прятали запасы зерна. Сожгли Апраксин рынок, оттуда пускали ракеты, пострадали многие дома в центре, перестал работать водопровод, отопление, канализация, перестали ходить трамваи.
Осень стояла теплая, а на 6 ноября 1941 г. выпал обильный снег, и вскоре ударили холода уже в ноябре. Многие замерзали в квартирах семьями. На продуктовые карточки стали давать только хлеб, рабочим 200 гр., иждивенцам – 125 гр.
Как прошел первый снег, мы с мамой перевезли все дрова с ул. Гдовской в Апраксин переулок, дом 5. Сосед нам поставил небольшую печурку, и мы ею отапливались. А сосед жил и ночевал на заводе «Русский дизель».
Наш дом стоял параллелепипедом к другим домам. Но с одной аркой. В конце октября мы услышали, что летит бомба на последнем издыхании: она уже не свистит, а шипит. Я села в угол на пол, и тут как она взорвалась: полетели стекла, вышибло двери. Но бомба попала не в наш дом, а на Гороховой ул., д. 40. Рядом в кв. 2 жила наша тетя Раиса с двумя взрослыми дочерьми, сыном, мужем. Они все побежали смотреть на взрыв, а там только кровь и кровавые ошметки.
Рано установились морозы 30–40°, и вот тут-то на Гороховой улице прорвало водопроводные трубы. До этого мы ходили за водой на речку Фонтанку, а здесь по всей улице текла вода и близко к нам. Мы ходили с черпаками, чтобы начерпать воду в ведро или бидон. Вода проливалась, и лед все нарастал по краям. Пришлось привязывать веревку и ложиться на живот, чтобы достать воды.
А тут еще немцы пристрелялись, значит, шпионы были.
В декабре 1941 года народ умирал на улицах. Людей старались поднять, а в январе 1942 года уже на них никто не обращал внимания.
Один 50-килограммовый снаряд угодил в правую сторону от арки, пробил крышу и не разорвался. Какая-то женщина открыла двери, и он по лестнице покатился с седьмого этажа до крыльца. Приехали пожарные. Снаряд оказался начинен письмами русских и немецких рабочих.
Немцы и бомбили, и обстреливали из тяжелых пушек, и бросали агитки: «Доедайте бобы и готовьте гробы», но народ надеялся выжить – и вдруг радость. Поздно ночью мы чувствуем, что в небе идут бои. Так страшно ревут самолеты – и вдруг «трах!» – и один пошел вниз. Утром мы узнали, что наш советский летчик Сафонов (или Сафронов) таранил немца и сбил его. Ночной таран! Ура!
А тут начали эвакуировать жен и детей летчиков. Муж Раисы был летчиком, и 20 января 1942 года я провожала их на Пудожскую улицу (эвакопункт) на Петроградской стороне. Мороз 35°, а их усадили в полуторку (автомашину) и повезли на Ладожское озеро. Только весной мы узнали, что они добрались до Гаврилова Яма к родне.
В марте стали собирать покойников на улице, прямо грузили на машины, а потом и по квартирам стали собирать умерших.
У нас 1 февраля 1942 года умер муж папиной сестры Григорий Рязанов, принимавший участие в революции матросом на «Авроре», 21 февраля 1942 года умерла сама тетя Александра Ефимовна Рязанова, а 13 марта 1942 года умерла папина мама, бабушка моя – Татьяна Волкова.
Посреди нашего двора была навалена всякая нечисть. Мы разбивали эту грязь и забрасывали на большие тачки и вывозили в реку Фонтанку. Вот почему у меня декомпрессионный слом 8-го грудного позвонка.
Наш дом по Гдовской ул. давно сломали на дрова, а в апреле 1942 г. нам выделили комнату, в которой все умерли. Мы побелили ее, а через кухню было страшно ходить.
Моя мама устроилась на другую работу, ближе к дому и через месяц устроила меня ученицей в сапожную мастерскую из-за хлебной карточки, на которую давали уже 250 гр. хлеба.
В июле 1942 г. пришли солдаты и сказали, что Ленинград готовится ко второй зимней осаде и поэтому все первые этажи угловые будут переделывать под ДОТы. Тогда нас переселили на третий этаж этого же дома (Б. Колтовская). Было холодно, мы спали одетые, и нас очень одолевали крысы.
Работа наша заключалась в том, что с фронта привозили ботинки и валенки с убитых. Высыпали из мешков, и мы подбирали по размерам, чинили и обратно отправляли на фронт.
Осенью 1943 года я пошла в 89-ю школу в седьмой класс, а в 1947 году закончила. В тот же год поступила в Ленинградский юридический институт им. Калинина. Закончила его в 1951 г. с отличием, и нас с мужем Колосовым Михаилом Макаровичем (участником Великой Отечественной войны, инвалидом войны II гр., награжденным орденами и медалями, в том числе «За взятие Берлина» и имени Жукова) распределили по путевке Министерства юстиции в Курскую область – область была оккупирована, и в 1947 году там был неурожай и страшный голод.
Нас послали в г. Фатеж (47 км в сторону Москвы на шоссе Москва– Симферополь).
Я в Фатеже работала нотариусом, а через два месяца в фатежском райкоме партии заведовала просветработой.
А еще через год мужа пригласили в Курский обком партии. Должность у него на выбор: или инструктором обкома, или главным редактором Курского книжного издательства.
Проездом через Москву муж сдал документы на заочное отделение Московского литературного института им. Горького, его всегда тянуло в писательские ряды.
В г. Фатеже мы жили на частных квартирах, а в Курске в общежитии газеты «Курская правда». Только в 1955 году нам дали двухкомнатную квартиру в г. Курске. В 1957 году Михаил Макарович был принят в Союз писателей СССР, и его избрали секретарем Курского литературного отделения. В 1962-м его пригласили в газету «Сельская жизнь» в Москву специальным корреспондентом.
Политика Хрущева в жилищном вопросе была такова: нового работника можно было прописать в порядке обмена и чтобы из Москвы выезжало больше людей, чем въезжало. Свою двухкомнатную квартиру мы обменяли на одну комнату в трехкомнатной московской квартире.
Хорошо проработав в газете, муж перешел в издательство «Советская Россия» заведующим прозой, в 1973 году его пригласили в газету «Литературная Россия» заместителем главного редактора, а потом и главным редактором, он был им до 1990 года. Он написал около 30 книг, хороших, его наградили двумя орденами и дали в 1977 году в писательском доме по Астраханскому пер., д. 5 двухкомнатную квартиру. Муж написал еще пять книг (не все закончены), но в связи с переворотом ни одной книжки я не издала и весь литературный архив, многие книги с дорогими автографами отдала в Русский государственный архив.
В Курске меня лично взяли на работу в 1-ю Курскую нотариальную контору только техническим консультантом. Но на мое счастье в УМЮ по Курской области приехал с ревизией заместитель Министра юстиции СССР и РСФСР Григорий Захарович Анашкин. Я пошла к нему на прием. Он пришел в ужас: «Ведь Вы закончили юридический институт с отличием, а кроме Вас только еще два человека имеют высшее образование!»
На другой день меня вызвал начальник УМЮ и назначил меня ревизором по адвокатуре. Через день меня перевели ревизором по нотариату. В моем подчинении было 20 районных нотконтор, и через год я все их объездила и проверила.
В марте 1964 года в связи с переездом мужа в Москву я устроилась на работу в 1-ю Московскую нотконтору. Я проработала во всех отделах: начиная с копийного, потом отдел переводов, договорной и последний наследственный.
Потом я недолго проработала в Комитете по труду СССР, мне там не понравилось. И я перешла в Министерство юстиции РСФСР в отдел учета и кодификации законодательства старшим юрисконсультантом, потом главным консультантом этого отдела и исполняла обязанности начальника отдела. В 1981 г. в 55 лет я ушла на пенсию и больше не работала.
Награждена Знаком жителя блокадного Ленинграда, медалями Анатолия Кони, «За усердие» II степени, «В память 200-летия Минюста России» и другими.
Н.П. Колосова. Воспоминания. 30 июля 2009 г.