Чепурной Иван Федорович
г. Москва
Иван Федорович Чепурной родился 24 сентября 1929 г. Труженик тыла военных лет. Генерал-майор.
Награжден орденами Красной Звезды и «За службу Родине», медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и др.
Советник юстиции 1-го класса. Генерал-майор. В Минюсте – консультант Департамента по делам общественных и религиозных объединений.
______________________________________________________________________________________________
Такие годы не забываются.
Родился я в 1929 году на Полтавщине, в селе Первая Михайловка, Котелевского района. Полтава, Полтавщина... Звучит, как золото, как шелест цветов весною, как дождь в солнечный день, как пшеничное зерно, просыпающееся из ладони сквозь пальцы. Полтавщина... Вишневые и яблоневые сады, сливы и груши, акации и клены, вербы и тополя, дубовые рощи, перелески и леса, необозримые поля, засеянные пшеницей и рожью, ячменем и просом, гречихой и овсом, громадные плантации подсолнухов и сахарной свеклы. Цветущие заливные луга, реки и речушки, стада коров и овец, а на прудах стаи гусей и уток. Да разве все расскажешь, да и времени уж больно много прошло с тех пор, как я уехал из родного села, многое позабылось, стерлось из памяти.
Село было небольшим, около 250 дворов. Оно располагалось на самой восточной окраине Полтавской области, на стыке Харьковской и Сумской областей. Наша семья состояла из моих родителей, дедушки и бабушки по отцовской линии. Младшие сестра и брат умерли в начале тридцатых годов. В школу ходить я начал в 1936 году. Сейчас уже не могу вспомнить, сколько было учеников в 1-м классе, а вот во 2-м нас было 42 человека. Школа была неполно-средней, где дети обучались 7 лет, от первого до седьмого класса включительно. Окончание НСШ давало право поступать в средние специальные заведения (техникумы и училища) или продолжать учиться в средней образовательной школе-десятилетке.
Школа размещалась в трех отдельных зданиях и в двух местах, правда, на одной улице. Однако одной классной комнаты не хватало, поэтому один из младших классов, третий, учился во вторую смену.
В самой большой классной комнате, в одном из углов стоял портрет Сталина, одетого в серую шинель, в фуражке и сапогах. На стенах висели черно-белые портреты первых маршалов и других видных военачальников. По мере проведения арестов и суда над «врагами народа» портреты заменялись. Мы не успевали к ним даже привыкнуть. В учебниках портреты «врагов» заклеивались, а в текстах их фамилии закрашивались чернилами.
В предвоенные годы много внимания уделялось воспитанию патриотизма, готовности к защите Родины. В основном эта работа носила пропагандистский характер. Основу патриотизма закладывало кино. Все фильмы, которые мне удалось посмотреть в это время, были про красных командиров, участников гражданской войны, пограничников, их подвиги, про шпионов, агентов: «На границе», «Граница на замке», «Джульбарс», «Ошибка инженера Кочина», «Трактористы»,
«Мы из Кронштадта», «Если завтра война», «Чапаев», «Щорс», «Котовский» и другие. В этих и других подобных кинофильмах был положительный вирус духоподъемности, своеобразный пафос. Не отставали и газеты с журналами. Патриотизмом были пронизаны каждая статья, если не каждая строка. Много писалось о нашей готовности к войне, о мощи Красной Армии. Среди взрослых моих земляков, читающих газеты, велись разговоры о выходе в свет романа Ник. Шпанова «Первый удар». По малолетству, а в основном потому, что журнала «Знамя», в котором был напечатан роман, я не только не видел, но и не слышал, что такой журнал есть, о книге ничего не знал. «Первый удар», «Заговорщики» и «Поджигатели» Шпанова прочитал уже после войны. В газетах публиковались материалы о войне японцев в Китае и Корее, об агрессии фашистской Германии в Европе.
Довоенные школьные годы совпали с событиями на Дальнем Востоке и в Монголии, с войной с Финляндией, походом Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию. Еще раньше, на территории нашей и других украинских областей состоялись крупные военные маневры войск Киевского и Харьковского военных округов. Впервые население увидело многочисленные советские войска, боевую технику, в том числе самолеты и танки. Мы, мальчишки, использовали любую возможность, чтобы пообщаться с красноармейцами и командирами, вблизи посмотреть на технику и вооружение, потрогать их. Восхищениям и разговорам не было предела. Уже тогда мы с моим приятелем Филей (Филиппом) решили так себя вести и учиться, чтобы стать в свое время красными командирами.
1 сентября 1939 года вступил в силу новый Закон о всеобщей воинской обязанности. Все мужчины призывного возраста, имевшие отсрочки, были призваны на военную службу. Призван был и мой первый учитель Федор Григорьевич Буцкий (погиб на Курской дуге).
Начиная с пятого класса, в школе вводилась начальная военная подготовка. Военруком был отслуживший срочную службу Петр Демиденко. Это был хорошо подготовленный сержант, ставший во время Великой Отечественной войны офицером. К сожалению, военная подготовка не подкреплялась материально. Кроме турника (металлической трубы на двух столбах), нескольких плакатов (винтовки, пулеметы, противогазы), ничего не было. Поэтому военная подготовка в основном сводилась к выполнению физкультурного комплекса «Готов к труду и обороне», в составе которого имелась подростковая ступень «Будь готов к труду и обороне» (БГТО). В школе разучивали военные песни, которые пели хором в классе и в импровизированном строю. Кстати, военные песни пели взрослые. Вот в такой обстановке формировался мой патриотизм, мое видение и восприятие положения дел в стране и мире.
Весной 1941 года, сдав экзамены, я закончил 5-й класс. Получил очередной похвальный лист за отличную учебу. Дома было все в порядке, все были живы, настроение было приподнятое, ведь впереди целое лето. Лучшей жизни мы не видели и не знали, поэтому считалось, что мы живем хорошо. Сразу же по окончании учебы полностью включился в привычную сельскую работу. На предложение помощи со стороны группы моих одноклассников руководству колхоза нам ответили, чтобы мы помогли подготовить школьные помещения к новому учебному году. Так мы и сделали.
Жизнь шла установленным порядком, абсолютное большинство моих земляков, да практически весь народ страны, не подозревал о надвигавшейся беде. А она была, и была рядом. Определенные открытые меры по подготовке к войне, конечно, осуществлялись, люди знали об этом. Призвали резервистов из запаса «на переподготовку».
Так продолжалось до 22 июня 1941 года. Был теплый солнечный день, с утра прошел небольшой дождь. И вдруг по селу разнеслось: война! О войне, ее угрозе, пусть не официально, но в народе говорилось, пели песню «если завтра война...». Но пришла она все равно неожиданно.
В этот же день в селе состоялся митинг, на котором звучали слова о нашей готовности, о храбрости, о том, что враг будет разгромлен. Мобилизация не заставила себя долго ждать. Уже вечером 23 июня первая партия моих односельчан отправилась на войну. Через 7–10 дней ушел защищать Родину и мой 35-летний отец.
Кроме того, что проводилась мобилизация военнообязанных, война внесла много изменений в жизни всех жителей села. Уже в первые дни стали приходить письма с фронта от тех, кто служил срочную службу или был призван на переподготовку, кое-кто из наших односельчан был ранен. Вскоре стали приходить «похоронки», в которых сообщалось о первых погибших. Село притихло, но полевые работы, наоборот, активизировались. Вскоре началась уборка хлебов. В поле, на уборку урожая, вышли все женщины, старики, школьники. Мне очень хотелось на лошадях перевозить снопы для скирдования. Но пока доверили только подвозить для работающих в поле питьевую воду. Мой агрегат состоял из большой деревянной бочки, установленной на двухколесную тележку, которую везла лошадь. Это была не особенно простая работа. Дело в том, что воду я набирал из уличного колодца при помощи обыкновенного ведра, прикрепленного к коловороту или к «журавлю». Очень был я доволен и этим поручением. Стояла жаркая погода, всем хотелось пить, умыться, меня с нетерпением ждали взрослые, подбадривали. До войны уборка урожая всегда отличалась веселой, дружной работой. Люди старались быстрее собрать и сохранить выращенный урожай. Сейчас звучали другие слова: хлеб нужен фронту. Не слышно было шуток, песен.
Наше село располагалось далеко от городов, дорог и станций, где было много войск, беженцев из прифронтовой полосы. Первые две–три недели только пролетающие военные самолеты напоминали о том, что где-то идут бои. Самолеты в это время летали еще только свои. В средине июля и над нами стали летать немцы, бомбить все села подряд, в том числе и наше, даже там, где войск Красной Армии и не было.
Мы еще не очень разбирались, что к чему, наблюдали за происходящими налетами с детским интересом, не боялись и не особенно прятались. Это пришло позже.
Практически никакой объективной информации со стороны наших властей о положении на фронте не было. Люди были вынуждены пользоваться слухами, разговорами, пытались как-то понять и прокомментировать обстановку и определить свое положение и поведение. Зато немцы засыпали листовками не только села, дороги, а даже поля, где работали люди. Содержание этих листовок было направлено на подавление воли обычных наших граждан, оставшихся без ушедших на фронт мужчин. Из вражеских листовок можно было определить, на каких рубежах проходил фронт в данное время. Сельские и колхозные власти свое незнание обстановки и неуверенность прикрывали шаблонными речами и лозунгами. Никаких официальных разговоров о вынужденном отступлении Красной Армии не велось. Думаю, что за такие разговоры в это время никому бы не поздоровилось.
Главным, что беспокоило людей, была неизвестная судьба своих близких, ушедших на войну, и боязнь предстоящей жизни «под немцем», а сомнений в том, что они придут, уже в конце августа у людей не было. Через село проходили небольшие воинские части, отдельные красноармейцы. Солдаты и командиры неохотно рассказывали о делах на фронте, но по их виду и настроению можно было понять, что положение критическое. От отца не было ни одного письма. В семье все переживали, постоянно его вспоминали и говорили о нем. Конечно, надежды еще не теряли, ведь войне не видно было конца.
Начиная с конца июля появились гурты скота, которые по команде сверху пытались угнать из угрожаемых районов на восток. Это было жуткое зрелище. Шли коровы, телята на больных, сбитых за длинную дорогу ногах, а на бедных овец и ягнят нельзя было смотреть без слез. Многие животные не могли больше двигаться, ложились и не могли подняться. Но их поднимали, часто били, ведь сопровождающие скот люди боялись ответственности за его недостачу, за ними был установлен жесткий контроль.
Колхоз продолжал работать, убирали хлеб, начали его обмолот, сдавали зерно в государство. Теперь меня повысили: я стал перевозить зерно с полевого тока на колхозный двор. У меня уже была пара лошадей, чем я откровенно был доволен и даже гордился собой.
Я уже писал, что еще до начала войны мы помогали взрослым мастерам готовить школу к новому учебному году, к зиме. Все было отремонтировано, покрашено. 1 сентября начались занятия. Никаких торжественных мероприятий по этому поводу не было. Кто-то из руководства сельского совета поздравил с началом учебного года, призвал нас хорошо учиться и вести себя – и это будет нашим вкладом в победу над врагом.
Кроме первых двух–трех дней, большинство моих сверстников и я сам в школе были от случая к случаю. Приходилось работать или в колхозе, или помогать дома. Обстановка на фронте усложнялась, наши войска стали отходить уже и через наше село. Конечно, мы не знали о трагедии Юго-Западного фронта, а она ведь произошла на территории нашей области. Школа еще работала две недели, а затем занятия прекратились.
Вскоре наступило полное безвластие. Сельское и колхозное руководство, забрав лучших оставшихся лошадей, откровенно убежало в эвакуацию. Село притихло, как перед бурей. Редко кого-то из взрослых можно было увидеть на улице.
В один из дождливых октябрьских дней в село пришли немцы. Началась временная оккупация, продолжавшаяся без малого два года. Появилась новая власть, были назначены староста, его помощник по «громадському двору» (так стал именоваться бывший наш колхоз имени Ленина). На общественный двор были собраны все волы, лошади. В одном из школьных зданий устроили полицейский участок. Важнейшим мероприятием по наведению «нового порядка» явился поименный учет всего населения с указанием возраста каждого. Моя мама при регистрации уменьшила мне год рождения, что давало возможность пока не работать в общественном хозяйстве.
В это же время были арестованы пять оставшихся в селе членов и кандидатов в члены Коммунистической партии. Никто из них не вернулся. В 1941 году и в течение 1942 года немецких войск в селе практически не было. Однако 1943 год был необычно богатым на важнейшие события. Уже в феврале, после Сталинградской битвы, войска Красной Армии освободили нас от оккупации. Только была восстановлена советская власть, воссоздан колхоз, как советские войска отошли, к нам снова пришли немцы. Новые аресты, теперь уже 14 человек нового актива и бойцов истребительного батальона. Никто не вернулся.
В августе, после Курской битвы, нас вновь освободили, но через 10–12 дней советские войска оставили нашу территорию. Опять пришли немцы. Тяжелейшие бои по освобождению села длились почти две недели. Таким образом, через наше небольшое село фронт прошел своим катком шесть раз. Много погибло мирных жителей, ведь бомбили и обстреливали безвинное село с обеих сторон, не считаясь ни с чем. Большая часть домов и хозяйственных построек сгорела или была разрушена, домашний скот погиб или использован войсками. Хотя мы уже и жили на освобожденной территории, никаких известий о наших фронтовиках еще не поступало.
Сразу же было принято решение о захоронении наших погибших солдат и офицеров, оставленных на поле боя. Школьные мои товарищи были решительно настроены как можно быстрее и организованно предать земле всех погибших воинов, попытались это сделать. Однако там оказалось много советских и немецких мин, других боеприпасов. Были смертельные случаи, тяжелые ранения.
Нам запретили выходить на поле боя. В село прибыл саперный батальон для разминирования. Саперы работали до самых заморозков, сняли большинство мин, много взорвали. К сожалению, некоторые тела остались не захороненными. Удалось их убрать только весной.
С первых же дней после прихода наших войск началась работа в колхозе, стали убирать оставшийся урожай, молотить и сдавать зерно в государство. О себе, о том, чем будем питаться зимой, никто не говорил и не заботился. Работали день и ночь. Приближались осенние дожди, поэтому днем косили, а ночью молодежь и подростки складывали снопы в скирды. Одновременно на разминированных участках готовили землю под будущий урожай. Никакой техники не было, пахали на немногих оставшихся лошадях, запрягали в плуги домашних коров. Жаль, что тогда не имелось современной фототехники, какие бы были документальные кадры. Представьте себе, две тощие коровы в ярме изо всех сил тянут плуг, а хозяйки со слезами на глазах подгоняют их. Рядом бегут дети, которые не могут понять, зачем мамы мучают их любимых кормилиц. Но так было, сам участвовал. С высоты сегодняшнего дня понимаешь, что виноваты в этом в первую очередь немецкие оккупанты. Но значительная часть вины лежит и на наших больших и малых руководителях. Многое не сумели предусмотреть, организовать, людям не доверяли, не информировали их. Жители остались сам на сам с вооруженным врагом.
В ноябре начала работать школа. Мне нужно было ходить в 6-й класс. В связи с тем, что все время был занят работой в колхозе, удалось побыть только на открытии школы. Помогал старикам и женщинам строить или восстанавливать жилье. Для этого срубили все сколько-нибудь пригодные для этого деревья. Наши односельчане, большинство которых были выходцами из казаков, никогда не жили в землянках. Сейчас пришлось соорудить несколько землянок. Зимой какое-то время проучился, хотя школу приходилось посещать очень редко. Приходил бригадир и просил что-то сделать в колхозе, отказы не практиковались. С весны 1944 года и до поздней осени работал на разных полевых работах, в основном с лошадьми, пахал землю, сеял, косил.
Сначала меня назначили помощником бригадира (бригадир был старый и малограмотный), а затем я стал работающим бригадиром (как играющий футбольный тренер). Мне это было не по душе. Представьте себе такую картину: нужно определенное количество работников поставить на какой-то участок работы. Где их взять? Кроме женщин, других никого нет. Заходишь во двор, встречает вдова, возле нее двое–трое маленьких детей. Как ей сказать, чтобы она шла на работу, когда у нее еще картошка не убрана, а зима не за горами? Выходили из положения в основном за счет школьников, во главе с бригадиром. Я отказался от почетной должности, пообещав всячески помогать вести учет неграмотному руководству.
Да и учет-то был самый простой: записать на клочке бумаги, кто и на какой работе был. Трудодней, основной учетной единицы труда колхозников, в то время практически не учитывали, и, самое главное, они не оплачивались. Об этом и речи не было и не могло быть, ведь все было разрушено, уничтожено. Летом, когда стали молотить, я все время стоял на специальном мостике, подавал снопы в барабан молотилки. Таких «специалистов» у нас было всего два–три человека. Эта работа была очень ответственная, тяжелая и, самое главное, опасная. Раньше были случаи, и в нашем селе тоже, когда барабанщики оставались без рук.
Кроме работы и учебы в школе, я был бойцом истребительного батальона. По возрасту я не подходил, но, учитывая мой рост и активность, меня сделали бойцом. Как «ястребок» имел право носить оружие (днем никогда с ним не ходил). Ночами охраняли село, участвовали в операциях по прочесыванию местности и населенных пунктов, где могли укрываться дезертиры и бандиты. В составе истребительного батальона состоял до его расформирования в 1945 году.
В батальоне прошел начальную военную подготовку, в какой-то мере освоил начала строевой подготовки, изучил устройство и применение винтовки и автомата, неплохо стрелял.
Кроме постоянной работы в колхозе и обязанностей в истребительном батальоне, было много обязанностей в школе. Здесь и заготовка топлива, и ремонт парт и столов, утепление окон и дверей и другие заботы. Был я самым рослым учеником, отлично учился, притом был безотказным, брался за любую работу.
Хочу рассказать об одном забавном случае. Приближался новый 1945 год, все уже понимали, что победа будет наша и она уже близка. Руководство школы решало, как лучше встретить новый год. Многие ученики и остальные дети никогда не встречали новый год с елкой. Встал вопрос, где найти елку. В нашем селе и во всей округе не было не только елки, но даже и сосны. Ближайший сосновый лес был от нас в пятнадцати километрах. Меня пригласила директор школы, мы с ней под большим секретом договорились поехать в лес, срубить там сосну и привезти в село. Это нужно было сделать так, чтоб никто не знал, где мы взяли дерево. Взял я лошадь с телегой, не помню сейчас, что и как я при этом объяснял, заехал за Александрой Трофимовной, и мы еще затемно поехали в лес. Снега почти не было, ехали свободно, поэтому через два часа были уже у леса. Лошадь поставили на опушке, чтобы ее не было видно. Присмотрели подходящую сосну, взял я топор и быстро срубил дерево. Когда начал грузить на телегу, сосна оказалась очень длинной, пришлось ее несколько укоротить. Чтобы нас не видела лесная охрана или кто-либо из руководства, домой ехали не через центр районного села, а далеко вокруг него. Поздно вечером привез я сосну и поставил ее за школьным зданием. Утром все удивились, что у нас стоит хвойное дерево, все расспрашивали, откуда оно. Хотя это была и не елка, но когда сосну украсили игрушками, ватой, все были очень довольны, особенно младшие школьники и дошколята. Только в конце празд-ника директор школы сказала, кто привез дерево, откуда оно.
По школьной программе предусматривалось изучение военного дела, уроки которого должен был вести военрук. Военруками работали офицеры и сержанты, которых после ранения направляли на поправку домой. Но все они работали не больше двух-трех месяцев, их вызывали в военкомат на медицинскую комиссию, и они оттуда уже не возвращались, уходили на фронт. Поэтому мне стали поручать заниматься некоторыми вопросами военного дела. Строил всех учеников для исполнения нового гимна, организовывал ночное дежурство старших учеников в школе, выводил школу строем для работы в поле. Так продолжалось до окончания 7-го класса. Последними моими мероприятиями на военном поприще были митинг, посвященный Победе над фашистской Германией, и выпуск 7-го класса.
После школы учился в техникуме механизации сельского хозяйства, на всех каникулах работал в колхозе. В Советской Армии начал служить с марта 1950 года. В 1952 году, после окончания офицерских курсов в Группе советских войск в Германии, получил звание лейтенанта. С этого времени и до ноября 1983 года состоял на военной службе, уволился в запас генерал-майором. Награжден орденами Красной Звезды и «За службу Родине».
Военную службу проходил в ГСВГ, в Краснознаменных Прикарпатском, Дальневосточном и Туркестанском военных округах, в Главном командовании Войск Дальнего Востока (в г. Улан-Удэ), в Политуправлении Сухопутных войск. В годы службы сдал экзамены экстерном за среднее командное военное училище, заочно закончил юридический факультет Львовского государственного университета имени И.Я. Франко, высшие академические курсы при Военно-политической академии имени В.И. Ленина.
С 1991 года работал в министерствах юстиции СССР и Российской Федерации.
И.Ф. Чепурной. Воспоминания. Май 2007 г.