ВЕТЕРАНЫ ЮСТИЦИИ. 
О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

Александр Николаевич Гришин, участник Великой Отечественной войны, работал в центральном аппарате Минюста России в должности главного специалиста Департамента законодательства о государственной безопасности.

 

А. Н. Гришин родился 27 июля 1923 г. в Белгороде. Среднюю школу окончил накануне войны и уже 6 июля 1941 г. был зачислен курсантом военно-морского училища в Кронштадте. Участвовал в боях на фронтах: Ленинградском, Волховском, Центральном, Северо-Западном, 2-м Прибалтийском, в Сталинградской битве. Оборонял Москву, Ленинград. Закончил войну Александр Николаевич в звании лейтенанта, участвуя в операции по разгрому Курляндской группировки немцев.

За участие в Великой Отечественной войне награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени, «За службу в Вооруженных Силах СССР», медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За оборону Ленинграда», «За оборону Сталинграда», «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

Полковник юстиции в отставке. Государственный советник юстиции Российской Федерации 1 класса.

За трудовые заслуги награжден медалями «В память 200-летия Минюста России» «За усердие» I и II степени, 25-ю другими медалями.

 

 

Мы разговариваем с человеком-легендой – Александром Николаевичем Гришиным, который более 25 лет проработал в системе Минюста и всю Великую Отечественной войну боролся за нашу Победу. Я передаю слово Александру Николаевичу, чтобы он поделился с молодежью своими воспоминаниями.

Я родился 27 июля 1923 года в Белгороде. Тогда это был маленький районный городок. В послевоенное время Белгород получил почетное звание «Город воинской славы». Мой отец, Николай Иванович Гришин, участник первой мировой войны, много рассказывал мне о подвигах русских бойцов во время войны – именно поэтому у меня зародилась мечта стать военным. А когда я однажды увидел двух приехавших в отпуск матросов  – крепких и закаленных красавцев, я принял твердое решение, что я буду служить в Военно-Морском Флоте. Поэтому еще в детские годы я начал усиленно заниматься физическими упражнениями  – гимнастикой, акробатикой, тяжелой атлетикой, даже раздобыл двухпудовую гирю и выжимал ее одной рукой  – словом, закалял себя так, чтобы меня приняли на военно-морскую службу.

Перед окончанием 10-го класса я направил заявление в Кронштадт, в среднее военно-морское училище. К тому времени, когда я окончил 10 классов, уже началась Великая Отечественная война. В военкомате на призывной комиссии мне сообщили, что я буду зачислен в воздушно-десантные войска, но в это время пришел вызов из Кронштадтского военно-морского училища, поскольку меня туда принимали. Я предъявил комиссии этот вызов, и районный военком дал команду направить меня в Кронштадт. 4 июля я выехал из Белгорода и уже 6 июля 1941 года, после экзаменов, был зачислен курсантом этого военно-морского училища. Кронштадт – это наш прекрасный российский город-крепость, и мне он очень понравился. Сначала мы занимались, в основном, строевой подготовкой. По специальности нас собирались начать учить немного позже, но на деле учиться военно-морскому искусству нам пришлось уже на войне. Дело в том, что в сентябре 1941 года по решению Верховного Главного командования началось формирование бригад морской пехоты, которые должны были участвовать в сражениях с немецкими войсками. Я был тоже туда зачислен. Первый курс нашего училища был расформирован, и все курсанты были направлены в 6-ю бригаду морской пехоты, которая была сформирована в Ленинграде.

 

Часто в кино показывают, как храбрые солдаты бегут в атаку... Каким представляется в Ваших воспоминаниях первый бой?

Есть такая песня, что «последний бой  – он трудный самый», а для меня всё получилось наоборот. Первый бой был самым тяжелым, его было трудно пережить и остаться при этом живым. Наша бригада формировалась в Ленинграде, почти всех бойцов отправили в окопы для обороны Ленинграда, а несколько десятков человек оставили в казарме. Ночью нам приказали построиться и отправили нас в порт. Там находились катера с прикрепленными к ним шлюпками. Нас отправили высаживаться в тыл к немцам морским десантом.

Наша задача заключалась в следующем. Нашу усиленную роту – 220 человек – должны были высадить в тыл к немцам для того, чтобы мы попытались воспрепятствовать их действиям. Немцы уже стремились ворваться в Ленинград, и нам надо было устроить им в тылу суматоху. Мы высаживались из шлюпок прямо в воду и примерно 200–300 метров добирались до побережья вплавь. Как только мы высадились, сразу послышались взрывы, и наши бойцы начали падать… Мы этого не понимали – оказывается, высадка десанта была сделана без предварительной разведки побережья, на которое мы должны были высадиться. В результате дорога вдоль побережья, которую мы перебегали, оказалась заминированной немцами. Впереди меня бежал мой командир отделения – моряк Громов, старшина первой статьи. Как только он ступил на эту дорожку, его сразу же взрывом подбросило вверх и он упал на землю без обеих ног. Я благополучно перебежал за ним дорогу и оказал ему первую помощь: затянул жгутами остатки его ног… Затем последовала команда бежать дальше, и я оставил командира лежать, а сам побежал вперед. Когда мы стали перебегать следующую дорожку, еще один наш боец был разорван взрывом мины. Меня и здесь что-то спасло – я перебежал и эту дорожку…

Мы начали наступление на большое здание, которое было укрепленным пунктов немцев. Выбили немцев из этого здания, погнали их дальше, затем освободили два небольших поселка. После этого мы почувствовали, что немцы начинают окружать нас с двух сторон. Уже наступала ночь… Воспользовавшись темнотой, мы снова вернулись на то побережье, где были высажены – в надежде, что нас там ждут катера и шлюпки, но их там уже не было. Оказалось, что сразу после нашей высадки их увели в Ленинград.

Нам пришлось, дождавшись темноты, идти пешком через Финский залив. Это было в конце сентября: глубокий Финский залив, холодная, почти ледяная вода… Мы шли вдоль побережья, которое было занято немцами. Поскольку я был небольшого роста, самому, без помощи друзей мне бы в тот раз не выбраться. Впереди меня шел матрос, который прослужил на кораблях флота около трех-четырех лет – ростом он был под два метра. Он посмотрел на меня – мальчишку, которому только что исполнилось 18 лет, и сказал: «Сашок, если вода будет тебе выше головы, хватайся за лямки моего мешка – я тебя вытащу». Мы шли с оружием – нам были выданы автоматы, которые тогда впервые получили на обеспечение. У нас были и вещмешки с запасами продовольствия. Мы прошли 7 километров до окончания немецкой обороны и вышли к тем позициям, которые занимали на побережье наши войска.

 

Как можно выжить в этой страшной войне?

Меня хранила судьба. Проходя вперед в атаку и возвращаясь к побережью Финского залива, я не попал ни на одну мину. Я не уклонялся, вместе со всеми бежал в атаку, преодолевал все эти пространства. Из 220 человек, высаженных в тыл к немцам, к нашим позициям вернулись только 44 человека. У некоторых были ранения, но меня это миновало. Я вышел к нашим позициям в полном здравии.

В Ленинграде нам дали отдохнуть 5 дней, чтобы мы могли поправиться после десанта с отрядом моряков, а затем мы пошли на занимаемые нашей бригадой оборонительные позиции на окраине Ленинграда и сражались там в окопах. Мы отбивали атаки немцев и сами шли в атаку на немецкие окопы. Там я впервые увидел, как наши тяжелые танки «Клим Ворошилов» пошли в атаку на немецкие позиции… Мы тоже ринулись за ними в атаку. В результате мы выбили немцев из окопов. Затем к ним прибыло подкрепление, и мы были отброшены обратно. И здесь я впервые увидел, как остановили немцев при помощи залпов наших легендарных «Катюш», которые в то время только появились. Немцы вновь заняли свои окопы, а мы – свои.

После этого я почувствовал какой-то недуг: начались боли в груди и горле. Я обратился к санинструктору, меня отправили в санчасть и после осмотра сказали, что судя по всему, у меня воспаление легких, поэтому меня поместили в госпиталь. Я провел там совсем немного времени – меня полечили и после этого выписали в маршевую роту. Я начал отстаивать «морскую позицию» и просить, чтобы меня отправили в мою 6-ю бригаду морской пехоты. На медицинской комиссии мне заявили, что об этой бригаде сейчас нет никаких сведений, и поэтому я направляюсь в маршевую роту. В это время Ленинграду уже угрожала опасность, поскольку немцы и финны, участвовавшие в этой войне, пытались закрепить его окружение уже вторым кольцом.

Нашу маршевую роту самолетами перебросили на фронт, где уже сражались наши войска. Долгое время мы держали там оборону, и случилось так, что в ноябре 1941 года были сильнейшие морозы, а мы все еще были в морской форме – ни сапог, ни бушлатов. Меня выставили в боевое охранение впереди наших окопов. Мы должны были смениться через 2 часа, но смена почему-то не пришла. Шли тяжелые бои... Пока я стоял в боевом охранении, которое я не мог покинуть, я очень сильно отморозил ноги. Таким образом я снова попал в военный госпиталь под Вологдой. Там меня исцелили от обморожения ног.

На медицинской комиссии сказали, что я пойду в какую-то стрелковую дивизию. Я как настоящий моряк сказал: «Только в свою бригаду морской пехоты! Найдите, где наша 6-я бригада морской пехоты». – «А вы морской пехотинец?» – Я говорю: «Конечно, морской пехотинец. Я уже сражался и в стрелковой дивизии». – «Ну, тогда есть распоряжение генштаба: всех морских пехотинцев направлять в Ярославский флотский полуэкипаж. Оттуда вас направят в одну из бригад морской пехоты». Я согласился. Меня отправили в Ярославский флотский полуэкипаж. Примерно неделю я там отдыхал после боев и госпиталя. И вот однажды иду я по коридору, а навстречу мне – бравый мичман Ярошенко. Увидел меня и говорит: «Ты что, пацан, уже воевал, что ль?» – Я говорю: «Да, воевал под Ленинградом, в морском десанте». – «Комсомолец?» – Я говорю: «Конечно, комсомолец». – «Нам такие ребята нужны. В Москве готовится особый отряд моряков, который будет формироваться на базе батальона охраны Наркомата Военно-Морского Флота – на тот случай, если немцы сумеют ворваться в Москву, чтобы моряки участвовали в уличных боях». Все родственники моего папы жили в это время в Москве, поэтому я согласился.

Меня и еще нескольких бойцов отправили в Москву, где зачислили в этот Первый отдельный особый отряд моряков. Поскольку на фронте была тяжелая обстановка, к нам прикомандировали дивизион «Катюш». Мы увидели их там впервые, они участвовали в обороне Можайска, где мы сдерживали натиск немцев. Наши доблестные войска прибыли из Сибири и начали не только сдерживать немцев, но и под командованием Жукова перешли в контратаку. Наш отряд моряков вернули в Москву. В хамовнических казармах из нас и бойцов других поступающих подкреплений начала формироваться 154-я отдельная морская стрелковая бригада. Ее основной костяк был из батальона охраны Наркомата Военно-Морского Флота. Мы уже очень крепко сдружились с ребятами, когда к нам пришло командование с вопросом, кого куда зачислять. Формировались стрелковые батальоны, батальоны автоматчиков и пулеметчиков, рота разведки… Меня и еще двоих ребят зачислили в роту разведки.

После окончания формирования бригады нас направили на Северо-Западный фронт. Там 16-я немецкая армия попала в окружение наших войск, поэтому надо было добивать оставшуюся часть этой армии. Мы ходили на задания в тыл к немцам. Я участвовал и в захвате немецких «языков». Разведывали их позиции, укрепленные для нашего командования. Мы провоевали там несколько месяцев, а потом нас снова отозвали с фронта в Москву. В это время наше контрнаступление уже успешно развивалось на Западном фронте. На Северо-Западном фронте шла последняя битва с остатками окруженной немецкой армии. Мы оказались снова в Москве, и здесь ребята, пользуясь тем, что были раньше в батальоне охраны Наркомата Военно-Морского Флота, разузнали, что нашу бригаду готовятся перебросить в прекрасный город Севастополь, за который шли тяжелые бои. Ну, в Севастополь – так в Севастополь…

Нас погрузили в эшелоны, поскольку рота разведки была, в основном, при штабе, и мы в первом эшелоне отправились на юг. Наш эшелон прибыл в станицу Крымскую, ныне город Крымск, и в это время поступило сообщение Верховного Главнокомандования, что Севастополь оставлен нашими войсками. Наши эшелоны перебросили к Дону, поскольку в это время немцы уже стремились туда прорваться – надо было их сдержать и не дать им возможности переправиться через Дон, потому что там открывались широкие, просторные поля для наступления на восток. Немцы стремились продвинуться как можно дальше к Волге.

 

Александр Николаевич, Вы участвовали в Сталинградской битве и видели подвиги наших солдат, офицеров, матросов. Расскажите, пожалуйста, об этом.

Высадившись из эшелона на подступах к Дону, мы снова вступили в бой с немцами, которые собирались переправляться через реку и вести наступление. Сдержать их натиск мы уже не могли, но по-прежнему сопротивлялись и потихоньку отступали к Дону под их напором. Дон оказался не такой уж маленькой рекой, которую можно было бы преодолеть вплавь, поэтому на подступах к Дону нам пришлось ломать некоторые постройки и делать из них плоты, на которых мы и переправлялись через Дон под огнем немцев. Мы переправились успешно, но вслед за нами через Дон стали переправляться и немцы. Они преследовали нас, а нам приходилось, по мере сил сопротивляясь их наступлению, все-таки отступать под их натиском… Как это ни печально, но сдержать мы их не могли, хотя бойцы наших батальонов сражались отважно. Под натиском немцев они шли на Сталинград, и мы постепенно уходили в том же направлении.

В районе Сталинграда множество больших оврагов. Мы надеялись, что там нам удастся более успешно сдерживать наступление немцев, и строили в этих оврагах небольшие оборонительные участки. Немцы выбивали нас из одного оврага – мы отступали и окапывались в другом... Вдруг получилось так, что немцы стали нас окружать, минуя все наши точки сопротивления, и в это время нам сказали, что поступил приказ командования Сталинградского фронта, чтобы мы отходили к Волге.

Я запомнил один печальный случай. Немцы как раз вышли к оврагу, где мы сидели, и кричат нам: «Рус, сдавайся!». Затем они начали угрожать, что сейчас уничтожат нас минометным обстрелом. Мы выскочили из этого оврага на восточную сторону – смотрим, а наши бойцы, которым было по 30–35 лет, видя, что деваться некуда, поскольку бежать уже не могли, начали сдаваться немцам. Мы, несколько молодых ребят, выскочили и побежали отступать все дальше и дальше. Еще в нескольких оврагах мы видели, как наши бойцы, сдавшиеся в плен, поднимали руки перед немцами, нас это страшно возмущало, и мы сказали: «Нет!». У нас был приказ постепенно отступать к Волге, и мы отступали.

Мы откатились к южной стороне Сталинграда. Самые большие бои были в центре города, у нас натиск был меньше. Немцы стремились как можно скорей ворваться в Сталинград, а на окраине города и на его северной стороне уже более-менее удавалось их сдерживать, и наша бригада делала это на южной окраине города. Заняли такие твердые позиции, что немцам не удавалось оттеснить нас в центр города. Мы держали оборону очень крепко. Приходилось нам и ходить в разведку: пробирались ночью, ползком.

Мне запомнился такой случай: когда мы пошли в разведку, мы обнаружили, что на нейтральной полосе стоял разбитый довольно большой комбайн, и увидели, что под комбайном немцы выставляют свое боевое охранение. После доклада об этом командованию нам дали задание: пробраться туда пораньше и как придут немцы – захватить хотя бы одного пленного. Правда, я не пошел в этот окоп – мне поставили задачу держать территорию под обстрелом и не допускать, чтобы немцы туда подошли. В это время несколько наших бойцов ползком пробрались в этот окоп под комбайном, а мы наблюдали, что будет дальше. Немцы не видели того, как наши бойцы, очень тщательно скрываясь, туда пробрались, и несколько немцев тоже приползли к этому комбайну. Как только они сунулись в окоп, наши бойцы вступили с ними в рукопашную схватку и сумели их одолеть... У наших бойцов были хорошие кинжалы, поэтому некоторых фашистов зарезали... Старались не поднимать большого шума, чтобы немцы не бросили туда подкрепление. Наши бойцы доставили двух пленных, а мы прикрывали их отход к нашему окопу. Этих немцев доставили командованию, там их допрашивали и выясняли у них всю нужную информацию.

 

Александр Николаевич, в 1942 году солдаты Советской Армии носили форму с петлицами, а в 1943 году перешли на ношение погон. Есть ли у Вас какие-нибудь воспоминания про форму с погонами?

Я продолжал служить в роте разведки моей любимой 154-й отдельной морской стрелковой бригады, когда вдруг поступили сведения, что немцы готовятся применить против наших войск в Сталинграде газы. Срочно потребовалось создать какие-то подразделения, чтобы в случае немецкой газовой атаки суметь защитить наши войска. В это время приходит разнарядка из штаба 64-й Армии в нашу бригаду: двух человек со средним образованием направить на краткосрочные курсы младших лейтенантов химслужбы. Это было под Сталинградом, но на южной окраине, у нас в тылу. Нас переправили на тот берег Волги. Получилось так, что у нас оказалось всего два человека со средним образованием. Я не хотел уходить, но у нас в бригаде был начальник химслужбы бригады. Он меня не то, чтоб принуждал, но уговаривал: «Ну, хватит тебе рядовым бойцом сражаться, станешь офицером, получишь определенную специальность». Короче говоря, он меня уговорил, и я согласился.

Ноябрь, декабрь, январь – эти три месяца нас обучали защите от химического оружия специалисты штаба Армии по химии. Нам рассказывали, что такое химическое оружие, как от него защищаться, как пользоваться противогазами и т.д. Через 3 месяца нам объявили, что нам присвоено звание младшего лейтенанта. Это было еще до того, как были введены погоны. Получив это звание, я вырезал ножом из консервной банки кубик и прикрепил его себе на петличку.

 

Что было дальше?

Затем нас направляют в штаб 64-й Армии – в войска. Мы прибыли туда, а в штабе Армии, в отделе кадров мне говорят: «Вы пойдете в стрелковую дивизию, которая будет задерживать немцев на южной окраине». Я говорю: «Нет, я хочу вернуться только в свою бригаду, я с ней провоевал уже столько времени, мне там все знакомы, друзья, мы, как говорится, связаны одной порукой». «Нет вашей бригады, – говорят мне, – она уже переброшена на другой фронт». Я не поверил и говорю: «Разрешите мне обратиться к начальнику кадров, полковнику». Они покачали головами: «Что с этими моряками делать? Ладно, зайди на минутку». Я захожу, докладываю ему, что я не порывал связь со своими бойцами и посылал им письма все эти три месяца. «Они, по-моему, не совсем еще ушли. Дайте мне, пожалуйста, 2–3 часа времени, я на попутных машинах доберусь до того места, где находился штаб нашей бригады, и если там действительно никого нет, я возвращаюсь, и направляйте меня, куда вы считаете нужным. А если там еще что-то есть, я прошу все-таки вернуть меня в мою родную бригаду морской пехоты». «Ну, давай, 3 часа времени тебе».

Я помчался на попутных машинах, приезжаю туда, где был штаб нашей бригады, а там никого нет. Правда, около одного здания стоит машина. Я подхожу, спрашиваю шофера, и он говорит: «Там остался один мичман, он собирает все необходимые документы, и завтра утром мы с ним отправляемся, вся бригада уже идет на погрузки на станице Иловайской – это северная часть Сталинграда». Я врываюсь к этому мичману, а он меня знает, и я его знаю. Докладываю ему о ситуации и спрашиваю: «Есть ли какая-то должность химика у нас в бригаде?» Он отвечает: «В первом стрелковом батальоне нет кандидата на должность начальника химслужбы батальона». Я говорю: «Ну, так напиши мне коротенькую записочку, что есть эта должность и поставь какой-нибудь штампик нашей бригады, у тебя же что-то есть». «Есть». Он мне все оформил, и я на попутных машинах  – быстро в штаб армии, докладываю о ситуации. Мне говорят: «Ну, давай, догоняй свою бригаду». Я вернулся к мичману, мы спокойно переночевали и поехали на машинах.

Когда мы ехали, немцев уже вовсю громили наши войска. Когда мы отправлялись на машине из Сталинграда по завоеванной нашими войсками территории, немцев окружили в Сталинграде. В это время я видел такую картину: штук 50 «Катюш» стояли выстроенные в ряд и периодически давали залпы по немецким окопам. Это было прекрасное зрелище. Потом, когда мы поехали на машине по тем местам, где были немецкие окопы, видели такую картину: немецкие окопы были завалены трупами солдат и офицеров – они были разгромлены и уничтожены огнем наших «Катюш». Вот таким образом и закончилось мое участие в Сталинградской битве.

Дальше нас опять отправили на Северо-Западный фронт. Мы проехали всю нашу освобожденную территорию и вновь продолжали воевать против немцев. Освобождали Калининскую область, приблизились к границам Латвии. Наша бригада получила за Сталинград звание 15-й гвардейской морской стрелковой бригады. Первый латвийский город, который мы освободили, – Режица. За то, что мы захватили этот город и освободили его от немцев, нашей бригаде впервые было присвоено такое звание: 15-я гвардейская морская Режицкая стрелковая бригада. Дальше пошло наступление по территории Латвии. В ноябре 1944 года я был уже начальником химслужбы 1-го стрелкового батальона нашей бригады, а в подчинении у меня был целый взвод химзащиты.

Некоторых своих друзей я встречаю и сейчас. Дело в том, что в Москве, на Ленинском проспекте, в одной из средних школ создали музей наших бригады и дивизии, и там мы иногда встречаемся. В День Победы нас приглашают туда выступать перед учащимися, но, к сожалению, многие из наших погибли или уже ушли из жизни.

По сути дела немцы нигде так и не смогли применить физическое или химическое оружие, и наш взвод химзащиты использовался для проникновения в тыл к немцам и для подноса боеприпасов  – такие мы проводили вспомогательные операции. Сначала пошли на север Латвии, а потом нас резко повернули освобождать Ригу. По территории Латвии мы шли уже как дивизия. За участие в быстром освобождении Риги наша дивизия была награждена Орденом Красного Знамени и стала именоваться 119-й гвардейской Режицкой Краснознаменной стрелковой дивизией. В ней я и закончил свою военную эпопею. Нас больше никуда не перебрасывали, наши войска уже пошли на штурм Берлина, а мы по-прежнему находились в Латвии: держали в окружении немецкую армию. Фашисты ждали освобождения и надеялись, что морским путем подбросят помощь и потом их оттуда эвакуируют, но мы не позволили им добиться этой эвакуации. Все подступы к этой группировке были блокированы, и она добровольно сдалась нам в плен, видя, что Берлин уже пал, война кончается и сопротивляться бесполезно. Вот таким образом заканчивается моя военная эпопея. Я закончил войну старшим лейтенантом. Через три месяца мне присвоили звание лейтенанта, а потом и старшего лейтенанта.

После окончания войны нас перебросили в Литву. Там действовали так называемые «лесные братья» (банды). Наш 341-й полк перебросили в город Юрбаркас на Немане, недалеко от Кенигсберга. Когда мы пришли, там буквально не было советской власти, потому что немцы вешали на столбах всех, кто за нее выступал. Мы быстро навели там порядок, и больше эти «лесные братья» не могли туда сунуться…

Многие дивизии были расформированы. Поскольку мы – морские пехотинцы, туда, где расформировывался наш штаб, прибыли представители высшего командования, и морским пехотинцам приказали снова встать в строй: «Сейчас Балтийский флот нуждается в укреплении, поэтому вы будете направлены на Дважды Краснознаменный Балтийский флот для продолжения военно-морской службы». Таким образом я был направлен в Таллин, где в это время размещался штаб флота. Некоторое время я прослужил там при химотделе. Для того чтобы мне подтвердили присвоение звания старшего лейтенанта, пришлось сдать экзамены по морским дисциплинам. Меня направили в Ригу, где находился склад химического оружия – начальником учетно-операционного отделения склада. Там я занимался учетом боеприпасов, их хранением и обеспечением.

 

Александр Николаевич, расскажите, пожалуйста, как Вы попали в Министерство юстиции, как Вы там служили?

На фронте, будучи офицером, я исполнял обязанности военного дознавателя – приходилось проводить расследования некоторых правонарушений, затем на флоте уже я был избран народным заседателем военного трибунала Дважды Краснознаменного Балтийского флота, участвовал в рассмотрении очень сложных уголовных дел. Но на одной десятилетке далеко не уедешь. И поэтому, когда передо мной встал вопрос о получении высшего образования, я принял твердое решение – поступить в Военно-юридическую академию.

Путь туда был нелегкий. Сначала пришлось сдавать предварительные экзамены при Политуправлении Флота, отборочные. Я их сдал успешно и приехал в Москву поступать в Военно-юридическую академию.

В академии в это время было два факультета – сухопутный и военно-морской. Нас было принято всего 23 человека на морской факультет. Я по конкурсу шел вторым претендентом и был принят в академию в 1951 году. Начал там учиться и учился я довольно успешно. У меня были все пятерки. Правда, на истории Советского государства я споткнулся немножко и получил четверку, поэтому после окончания академии я получил не золотую медаль, а диплом с отличием. И получил звание майора, потому что я поступал в академию как раз, когда у меня срок подходил получать звание майора.

При назначении в войска была, конечно, очень сложная ситуация: Хрущев начал упразднять некоторые военные должности, военных судей и так далее. Я был направлен в гарнизон под Мурманском членом военного трибунала. Но у меня была сложная ситуация с старшим сыном, который побаливал, и я попросился отправить меня куда-нибудь на юг. Эту мою просьбу удовлетворили, и я прибыл, правда, в низшей должности – старшим секретарем военного трибунала Дунайской флотилии, в исторический город Измаил. Там я прослужил, как мне и пообещали, 1 год, а потом я был избран членом военного трибунала Севастопольского гарнизона, где проработал 3 с лишним года. А затем был избран членом военного трибунала Черноморского флота и продолжал службу уже в кассационной инстанции.

Однажды приехал на проверку к нам бывший председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР Виктор Валерьянович Борисоглебский, генерал-лейтенант. Он вызвал меня на беседу, послушал и сказал, что «мы вас представим к избранию запасным судьей Военной коллегии». И указом Президиума Верховного Совета СССР я был избран запасным судьей Военной коллегии, работал в этой должности, оставаясь членом трибунала сначала Черноморского флота, а потом ракетных войск стратегического назначения.

Рассматривать приходилось очень сложные, тяжелые дела. Одно дело мне попалось в 205 томов. Я его изучал, докладывал, разрешили его успешно. Я отлично закончил там службу. А поскольку срок службы у меня истекал, полномочия судейские заканчивались, меня от судейской должности отстранили.

Моя дальнейшая служба продолжалась в Управлении военных трибуналов Министерства юстиции Советского Союза. Я был назначен на должность старшего инспектора. В основном моя задача сводилась к тому, что выезжал я совместно с членами Военной коллегии Верховного Суда СССР на проверки военных трибуналов округов, флотов, групп войск. Во многих местах я в проверках участвовал. К нам приходили в Управление военных трибуналов некоторые судебные работники, молодые еще люди. В частности, пришел Анатолий Иванович Муранов, майор из Омского военного трибунала. Вскоре пришел старшим лейтенантом Станислав Иванович Ильюшин, который был тоже членом трибунала, но переведен был на работу в Управление военных трибуналов. Они вместе со мной ездили на проверки в военные трибуналы. Мне приходилось им помогать осваивать эту новую для них специальность – ведение проверок военных трибуналов. Можно сказать с радостью, что я их учил, видимо, неплохо, потому что военную службу Анатолий Иванович Муранов закончил в звании генерал-полковника юстиции, а Ильюшин Станислав Иванович – генерал-лейтенанта юстиции. Сейчас они оба уже на пенсии.

После того как подошел срок окончания моей службы, а увольняли тогда с военной службы в 55 лет, начальник Управления военных трибуналов Сергей Сергеевич Максимов продержал меня до 61 года. В 61 год, в 1984 году я был уволен с военной службы. И на следующий же день поступил на государственную службу во Второе управление Министерства юстиции Советского Союза. Работа была примерно та же. Мы руководили проверками в специальных судах на режимных объектах. И тоже мне приходилось ездить в командировки, проверять работу судов на режимных объектах всего Советского Союза.

Когда распался Советский Союз, встал вопрос, куда дальше двигаться. Начальник Второго управления Лев Вячеславович Белоусов сказал мне: «Александр Николаевич, не пишите никакого рапорта больше, Вас не примут на государственную должность по возрасту». Но я не сдался. Поехал в Министерство юстиции Российской Федерации, обратился к руководству, и мне сказали, что «на должность младшего специалиста согласитесь?» Я говорю: «Согласен». Пришел работать в Министерство юстиции Российской Федерации младшим специалистом в управление, которое возглавлял Лев Вячеславович Белоусов. Под его руководством дослужился до звания главного специалиста. И в 2005 году, как раз перед Днем Победы, издан был указ о сроках службы на государственной службе не старше 65 лет. А мне было уже 82 года. И меня увольняют с государственной службы. Но я на следующий же день буквально перехожу на работу в Международную академию экономики, финансов и права, которую возглавляет Ким Александрович Комаров, очень опытный работник. И, кстати, мы с ним вместе заканчивали Военно-юридическую академию. Он за границей много проработал, создал эту академию, неправительственную организацию. И в этой академии я продолжаю трудиться советником по юридическим вопросам при президенте академии.

 

Ваши пожелания молодежи, которая сегодня служит на благо родины в системе Министерства юстиции. Скажите, как нужно жить, как нужно воевать, как нужно трудиться, чтобы молодые могли добиться тех же успехов и результатов, каких добились Вы?

Я могу порекомендовать молодежи нашей, во-первых, быть большими патриотами нашей великой Российской земли. Чтобы не только не уклоняться от военной службы, как некоторые мальчишки делают сейчас, а поступать так, как делали люди моего поколения. Вот Петр Алексеевич Поликарпов, мой хороший друг, мы с ним работали вместе, сейчас он уже не работает – он моложе меня, он 1927 года рождения был, но он подделал документ, дату рождения своего, и был призван на войну, был на Тихоокеанском флоте. Закончил войну с наградами. И таких мальчишек было много. Люди были патриотами нашей Родины. А воспитывали нас в патриотическом духе и в октябрятах, и в пионерских организациях, и в комсомольских организациях, не говоря уже о Коммунистической партии Советского Союза. Воспитывали в патриотическом духе, в любви к нашей Родине. Любите нашу великую, священную Россию. Она великая, потому что во всех сражениях она выходила победителем. Несмотря на то, что многие годы была под татаро-монгольским игом, она выдержала все, победила всех своих противников и продолжает успешно развиваться в наше время. Конечно, желательно, чтобы были возрождены и октябрятские организации, и пионерские, и комсомольские, где получили бы вы должное патриотическое воспитание. И, конечно, при выборе профессии я рекомендую вам избрать профессию юриста, потому что эта профессия всегда востребована. У нее много возможностей. И работать можно, как говорится, до самой старости юристом. Она всегда пригодится, эта специальность. Желаю вам, чтобы вы пошли по моему пути, стали юристами и работали в органах юстиции, в Министерстве юстиции Российской Федерации.

 

Большое спасибо, желаю Вам крепкого здоровья.