ВЕТЕРАНЫ ЮСТИЦИИ. 
О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

Владимир Васильевич Зыков, участник Великой Отечественной войны, заместитель начальника отдела судоустройства и процессуального законодательства Департамента законодательства о государственной безопасности Минюста России до 2000 г.

 

В. В. Зыков родился 22 июля 1923 г.

Война для него началась сразу после школьного выпускного вечера. Участвовал в боях в составе Сталинградского, Южного, Украинского фронтов и на Юго-Западном фронте в войсках противовоздушной обороны. В октябре 1943 г. был тяжело ранен под Мелитополем. После госпиталя В.В. Зыков вернулся в свою часть, стоявшую на Днепре.

День Победы встретил в Бреслау (ныне Вроцлав). До июля 1946 г. оставался за границей со своим полком – охранял базу артиллерийской техники.

За активное участие в Великой Отечественной войне награжден орденами Отечественной войны I степени, «За службу Родине в Вооруженных силах СССР» III степени, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда» и другими.

Полковник юстиции в отставке (Министерство обороны), Государственный советник юстиции  Российской Федерации 1 класса

Заслуженный юрист РСФСР, Почетный работник Прокуратуры России.

За трудовые заслуги награжден медалями «Анатолия Кони», «В память 200-летия Минюста России», «За усердие» II степени, «Патриот России» и другими медалями.

 

 

Владимир Васильевич, этот год для Вас юбилейный. За плечами огромный жизненный опыт. Расскажите, пожалуйста, о своем боевом пути.

Мне довелось познать многое: фронтовые окопы, землянки, голод и холод, а главное – что такое ранения и гибель боевых друзей. По фронтовым дорогам я прошел от Сталинграда до немецкого города Бреслау на Одере. Сейчас это польский город Вроцлав.

Тем не менее, я хотел бы начать не с собственной персоны, а сначала сказать несколько слов о моем поколении – о мальчишках и девчонках 40-х годов прошлого столетия. Долго будет шагать сквозь века наша Родина, но, оглядываясь назад, она никогда не будет в обиде на наше поколение. На рассвете жизни, именно на рассвете, а не в расцвете, мы встретили войну и храбро воевали. Те, кому посчастливилось пережить ее, после войны очень долго и добросовестно трудились, помня о том, что нам надо что-то сделать и за тех своих сверстников, которые не вернулись с фронта. Я тоже работал до 77 лет, ушел на заслуженный отдых из Министерства юстиции лишь в 2000 году, имея за плечами 60-летний трудовой стаж.

Тяжелой, суровой была наша молодость. Накануне войны у многих из нас проходили выпускные вечера по случаю окончания средней школы. 20 июня 1941 года был выпускной и у меня. Мы прощались с детством. Естественно, весь вечер говорили, мечтали о будущем. Все мы были деревенскими ребятишками, поэтому многие из моих друзей не собирались покидать свои деревни, а надеялись в дальнейшем работать по месту рождения колхозными механизаторами, то есть трактористами и комбайнерами. Те, кто жил в районном центре и поблизости, мечтали посвятить себя государственной службе, устроиться на работу в районных учреждениях. Но было много и таких, кому очень хотелось стать сельскими учителями и врачами.

Перед нами открывались широкие горизонты, но страшное слово «война», облетевшее страну утром 22 июня, перечеркнуло все наши планы, нарушило наши надежды. Юность нашего поколения быстро закончилась. Война взвалила на хрупкие плечи ребят груз тяжких испытаний, поставила их лицом к лицу со смертельной опасностью, и многие из них сгорели в ее ненасытной пасти. У Юлии Друниной есть небольшое стихотворение «Три процента». В эпиграфе к этому стихотворению сказано: «По официальной статистике, среди ребят 1922-го, 23-го, 24-го годов рождения в живых осталось 3%». Если перевести эти проценты на более понятный язык, получится, что из каждой сотни этих мальчишек повезло лишь троим, а 97 сложили свои головы на полях сражений. Уже во время перестройки в Москве здесь произошла встреча бывших фронтовиков, которым в первый год войны исполнилось 20 лет. Речь идет о ребятах 21-го года рождения. Им повезло еще меньше: у них смогли порадовать своих родных и близких возвращением с войны только двое из сотни. Такая же участь постигла и ребят, которые родились в 25-м году.

Моему родному брату 21 декабря 42-го года исполнилось 17 лет. Он оставался единственной опорой для матери, потому что и я, и мой отец уже служили в армии. Через несколько недель, не успев окончить десятый класс, он и его сверстники тоже были призваны в армию. Нужно было готовить кадры для новых сражений, в частности для Курской битвы, которая для многих из них оказалась не только первой, но и последней.

Такая же участь постигла и наших сверстниц, девчонок, которым пришлось воевать. Они не понаслышке, не по книжкам знают, что такое ужасы войны, и наравне с мужчинами переносили все ее тягости. И погибали они точно так же, как мужчины. У нас на батарее была всего лишь одна девочка – сестра милосердия Валентина Никифорова, 24-го года рождения, уроженка Астраханской области. Она погибла на моих глазах, не произнеся не только слова, но даже звука. Это произошло 22 июля 43-го года, как раз в день  моего 20-летия, на окраине села Куйбышева Ростовской области, где сражался наш 488-й отдельный минометный полк резерва Главного командования. Погибнуть должен был именно я, а не она, в чем не сомневался никто из наших батарейцев, позднее проанализировав сложившуюся в тот момент обстановку. Мы похоронили Валю прямо на батарее. В военное время не было кладбищ и не было времени, чтобы соблюсти элементарные похоронные процедуры.

 

Как Вы попали на фронт и где получили военное образование?

Я родился в Островском районе в то время Ивановской, а ныне Костромской области в семье учителя и, конечно, очень хотел пойти по стопам отца. 20-го июня 41-го года у нас был не только выпускной вечер, но и призыв в армию. У нас проверили здоровье, зачислили в конкретный род войск и сказали: «Ждите!». Через день началась война, нас не трогали, хотя мужчин 22-го года рождения уже начали призывать и отправлять на фронт. Так прошли июнь, июль, август, и лишь потом стало понятно, почему. В конце 41-го года вокруг Москвы сложилась весьма затруднительная ситуация. Речь шла о том, что город, возможно, вскоре будет захвачен немцами. Для того чтобы хоть немного подготовиться к самым плохим результатам, в конце сентября молодежь направили на трудовой фронт. Мы работали на левом берегу Волги. Весь этот берег был окопан сплошным противотанковым рвом и так называемыми волчьими ямами, чтобы в случае, если бы немцы прорвались через Волгу, там были бы хоть какие-то препятствия. Работали ужасно холодной зимой 41-го года, но нам совсем не было холодно, поскольку мы трудились от души. В начале декабря наши войска пошли в наступление под Москвой, и уже в конце месяца нас освободили с трудфронта. Кстати, за работу на трудовом фронте я получил Почетную грамоту Ивановского областного Совета депутатов. Затем, пройдя примерно 50 километров, я вернулся домой. Это случилось в ночь на Новый год. Родители сразу сказали мне, что меня уже несколько дней ожидает  повестка на отправку в армию.

Новый год мне удалось встретить с родителями, а третьего января 1942-го года нас, десятиклассников, отправили в 3-е Ленинградское артиллерийское училище, которое находилось в Костроме. Там я проучился 10 месяцев. До войны это училище относилось к разряду высших. Нас обучали в течение 10 месяцев. Первого ноября, во время выпуска, нам присвоили воинские звания, и в тот же день все новоиспеченные восемнадцати- и девятнадцатилетние лейтенантики были направлены в распоряжение начальника артиллерии Сталинградского фронта. Это произошло из-за того, что на ноябрь в Сталинграде были запланированы значительные события, в частности, окружение Сталинградской группировки войск.

Приехав на место, мы обнаружили, что окружение происходило уже при нас, но лично я в нем не участвовал. Немцы были уже окружены в Сталинграде. Нашим войскам удалось окружить группировку свыше 300 тысяч человек с полным вооружением и боевой техникой. В то же время все прекрасно понимали, что Гитлер никогда не смирится с потерей такого количества своих войск. В то время, как нас, лейтенантиков, посылали в Сталинград, крупные соединения наших войск подтягивались немного дальше за город. Среди этих войск были 51-я Армия и 2-я Гвардейская, которой командовал Малиновский. Меня назначили командиром взвода управления вновь формирующейся минометной 408-й. Наши опасения сбылись. 23-го числа группировка немцев была окружена, а уже к 10 декабря Гитлер собрал колоссальную группу войск под командованием генерала-фельдмаршала Манштейна. У него было несколько боевых армий, но наши войска уже были к этому готовы. 10 декабря Манштейн действительно пошел в наступление.

 

Владимир Васильевич, а что Вам больше всего запомнилось в первом сражении?

Я был минометчиком. Я не ходил в атаку – у нас, артиллеристов, была другая задача. Я могу рассказать, что это была за битва. Сейчас о ней уже почти ничего не говорят. Она действительно шла непродолжительное время – всего лишь три дня, но бои были очень сильными. Тем, кто хочет подробно узнать об этой битве, рекомендую почитать книгу Юрия Болдырева «Горячий снег». Сейчас в военной истории можно увидеть оценку этой битвы, и Болдырев тоже говорит, что от результатов этой битвы зависел исход не только Сталинградской битвы, но и Великой Отечественной войны в целом. Это было мое первое сражение. Мы заставили войска Манштейна повернуть и погнали их на Запад. Туда же направился и наш полк. С боями мы освобождали населенные пункты Сталинградской и Ростовской областей, Новочеркасска, Ростова-на-Дону. Через два месяца, в феврале, мы вышли на небольшую реку Миус, на которой уже полгода стояли наши войска. По свидетельствам самих немцев, Манштейн впоследствии говорил, что это произошло из-за того, что на другом берегу Миуса начинался Донбасс: «Донбасс играл существенную роль в оперативных замыслах Гитлера. Он считал, что от владения этой территорией будет зависеть исход войны. Гитлер утверждал, что без запасов угля этого района мы не сможем выдержать войну в экономическом отношении». Вот суть и значение первой битвы, в которой я принимал участие.

 

Если окинуть взглядом весь Ваш боевой путь, что было самым трудным на войне?

Иногда можно встретить бывших участников войны, которые говорят: «На войне не страшно!». Обычно я им отвечаю словами фронтовички Юлии Друниной, которая писала: «Тот, кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Лично для меня до Днепра самым страшным был обстрел, когда привыкаешь встречать любой новый день одной и той же мыслью: переживу ли я этот день. Это казалось для меня самым страшным! В июле была попытка наступления с целью прорвать оборону, чтобы помочь войскам, которые в это время сражались в Курской битве. Я вновь сошлюсь на немцев. Например, генерал Курт Типпельскирх в книге «История второй мировой войны» пишет, что «на реке Миус в районе Куйбышева русским удалось глубоко вклиниться в оборону 6-й Армии. Вклинение приняло угрожающий характер, командование групп вынуждено было снимать войска из-под Курска и перебрасывать на юг». Как видите, он упоминает село Куйбышево, о котором я уже рассказывал. Моя батарея как раз стояла на окраине Куйбышева, и именно там началось главное сражение, хотя оно и не преследовало больших целей. В следующем месяце мы освободили Донбасс и прорвали оборону немцев на реке Молочной в Мелитополе – там тоже шли большие бои.

В октябре 43-го года я был ранен в левое плечо (после войны у меня произошло отслоение сетчатки, и я полностью ослеп, хотя продолжал жить и работать, и многие мои друзья даже не знали, что я слепой). После госпиталя, через два с лишним месяца, я снова нашел свою часть – она была уже почти на Днепре, но в таком состоянии, что приносила мало пользы. Нас сняли с фронта и перевели в Тамбовские артиллерийские лагеря. В то время в войсках, видимо, не хватало зенитчиков. Нас, офицеров, послали на трехмесячные курсы зенитчиков, после чего я был направлен на Юго-Западный фронт в Киев. Оттуда меня вновь направили в формирующийся зенитный полк, с которым я воевал последние месяцы в Польше и Германии.

Однажды меня наградили, не сказав, за что, первой медалью «За отвагу». Победу я встретил уже зенитчиком в бывшем немецком городе Бреслау на Одере – ныне это польский город Вроцлав. Командование стало организовывать специальные базы. Нам сдавали различную технику, например зенитки и предназначенные для них снаряды. После этого уже война для меня закончилась.

Подводя итоги, я должен сказать, что, во время войны я обращал основное внимание на свое поколение, и весь этот цвет юности был полностью выбит. Это ведь и о них в одной из наших советских песен были такие слова: «Мальчишки, мальчишки! Страну заслонили собой». Очень многим из нашего поколения не удалось осуществить свою мечту, многим даже не суждено было полюбить, стать любимыми, ощутить дыхание своих детей. Они многого не успели, но в свои 18 – 20 лет уже сделали столько, что хватило бы на многие другие поколения. Хотя их жизнь была очень короткой, но зато яркой как вспышка молнии. Забывать таких людей нельзя – это великий грех и перед потомками, и перед историей, и перед Богом.

 

Скажите, пожалуйста, какого качества, на Ваш взгляд, недостает молодому поколению?

Честно говоря, при советской власти нас, фронтовиков, даже иногда «мучили»: систематически нас выпускали в школы и другие заведения, чтобы мы рассказывали о том, какой подвиг наши люди совершили во время Великой Отечественной войны, какой ценой они добились Победы, и какие из случившегося надо извлечь уроки. Я был, как и все мои сверстники, патриотом Родины и воевал по-настоящему, не думая о своей жизни. Сейчас наша жизнь резко изменилась, и молодому поколению не хватает патриотизма.

 

Расскажите, пожалуйста, о том, как сложился Ваш трудовой путь после войны.

Когда закончилась война, мне шел двадцать второй год, поэтому, естественно, встал вопрос об образовании. Я хотел пойти по стопам отца – он был сельским учителем. Однако мне сказали: «Нет. Из армии не отпустим», – поэтому я подумал и решил стать юристом, хотя до этого даже не видел ни одного живого юриста. В части я уже был дознавателем и хорошо знал инструкции органов дознания.

На войне мне повезло, а с учебой, наоборот, было очень трудно. В 1945-м году я даже не пытался поступать, поскольку было мало времени. В 1946-м я был за границей, тем не менее, успел все вовремя оформить, и документы послали в Москву, но опоздали. Первая попытка оказалась неудачной. В 1947-м я служил в Харькове – подаю документы, и меня вызывают на экзамены. Там был конкурс – одиннадцать человек на место. Первым экзаменом сделали диктант, но, видимо, специально диктовали так, чтобы мы делали ошибки. Я на всю жизнь запомнил, как нам диктовали: кто-то «гулял в саду, в котором было очень много вишень, черешень и яблонь». В трех словах две грамматические ошибки. После этого две трети кандидатов были отчислены, я же сдал экзамены. Но, на мое несчастье, на каждое место осталось по два человека. В 1948-м я вновь подаю документы – и вновь они опоздали. Тогда я уже рассердился. В то время как раз появился заочный юридической факультет, и я на него поступил. Поскольку как дознавателю мне все-таки приходилось согласовывать вопросы с прокуратурой, а там была прокуратура Бакинского округа ПВО, я сказал им, что мечтаю о том, чтобы поступить на этот факультет. Они подхватили мою идею и направили мои документы в Москву. Я – артиллерист, а поступаю совершенно в другой род войск. И вдруг телеграфируют из ГВП: «Телеграфируйте согласие Зыкова работать военным следователем, но в другом округе». Я был холостяком, поэтому был согласен уехать после войны и на Курилы, и на Сахалин, и на Кушку – куда угодно. Через несколько дней приходит приказ о том, что меня назначили следователем в военной прокуратуре дивизии. Моя цель была достигнута.

Не скажу, что всё давалось легко, много было и казусов. Когда я приехал в конце августа 1949 года, прокурор еще не был в отпуске, следователя давно нет, поэтому он сразу уехал в отпуск, но оставил план работы на следующий месяц. Нужно было поддержать гособвинение, причем не по одному делу. Я пришел, чувствовал себя спокойно, и вдруг председательствующий говорит: «Ну, переходим к исследованию судебных доказательств. Товарищ прокурор, каково ваше мнение о порядке исследования?» Я понятия не имел о существовании этого порядка, поэтому растерялся. Ну, председательствующий уже знал, кто я и что из себя представляю, и выручил: «Обычный?». – Я говорю: «Да».

Однажды я с ходу подвел своего прокурора. Было запланировано «проверить работу органов дознания». Я говорю: «А, все понятно, я знаю инструкцию». Обошел ряд частей, вскрыл существенные недостатки и сразу внес представление командиру дивизии, а копию направляли в то время в прокуратуру округа. За нашей работой был строгий контроль. Через несколько месяцев прокуратура решила этот вопрос, назвала все полным безобразием: прокурор не вскрыл, не знал и прочее, и только ВРИО военного прокурора (старший лейтенант, ну, то, что я был артиллеристом, не указали) – вскрыл. Прокурор был умный – он понимал, что я просто выполнил работу добросовестно. Я пробыл там недолго – два года.

После этого меня повысили: я стал следователем прокуратуры военного Тбилисского гарнизона. Отличный был прокурор – опытный, мудрый, помню его до сих пор – Иван Михайлович Рябов. Мне довелось поработать с ним совсем недолго, потому что в феврале 1952 года меня послали на КУВЮС (курсы усовершенствования военно-юридического состава при академии). В то время туда набирали только заочников, и, видимо, это было правильно, потому что хотели им помочь. После этого меня назначили следователем по особо важным делам прокуратуры войск МВД Северокавказского округа, в Ростов. Там у меня хорошо пошла служба, и вскоре меня назначили помощником прокурора округа. В 1954 году началась кампания по пересмотру дел 30-х годов.

 

Об этом времени очень мало достоверной информации. Расскажите о Ваших чувствах, когда Вы этим занимались.

Чувство, конечно, противоречивое. Речь шла о реабилитации большого количества советских людей в 30-е годы. У меня есть определенное мнение, истину не обманешь. Это был очень трудный период. Мы изучали дела, писали заключения и в порядке надзора направляли их в военную коллегию, где их рассматривали. Достаточно сказать, что я занимался этим четыре года и ознакомился со многими делами, в том числе Бухарина, Зиновьева, Каменева и даже генерала Власова. За 1957 год, по моим личным наблюдениям, было реабилитировано около тысячи человек.

 

Можно несколько слов о семье?

Поскольку я увлекся учебой, то женился на тридцатом году в Москве. У меня есть сын и дочь, которые подарили мне пятерых внуков – четырех мальчишек и одну девочку, а те, в свою очередь, трех правнуков.

Я много учился, потому что очень любил работу. Кроме того, я убедился, что только любить ее недостаточно, а надо еще и ежедневно повышать свой уровень. Я четыре года работал на спецделах, а потом меня перевели в обычный отдел по надзору за законностью рассмотрения дел военными трибуналами. Мне приходилось много ездить, я любил аналитическую работу и в командировках я объехал весь Советский Союз. Очень тепло вспоминаю своего начальника Артема Григорьевича Горного. В то время я начинал писать и публиковать статьи, и он, между прочим, всегда их читал, а потом звонил по внутренней связи и говорил: «Ну, я прочитал ваш…». Мне было очень приятно. В ноябре 1979-го я вышел на работу в Генеральную прокуратуру СССР, в тот же самый отдел – оказывается, приказ о назначении был подписан еще 31 октября. Работа оказалась намного интереснее, чем в Главной военной прокуратуре. Как раз к началу 80-х годов у нас в Советском Союзе появилась коррупция.

 

Сразу возникает вопрос: можно ли победить коррупцию?

Наши прокуроры работали очень здорово. Стали арестовывать. Например, многое было сделано по узбекскому делу. Во всем чувствовались результаты. Однако в какой-то момент наши прокуроры перешли черту и стали угрожать высшим чинам. Был снят заместитель генерального директора Виктор Васильевич Найденов. В конечном счете, его вроде реабилитировали, но на этой почве он умер в молодом возрасте. Был ажиотаж вокруг следователей по особо важным делам Генеральной прокуратуры Гдляна и Иванова и множество других, не менее громких дел.

 

А как Вы попали в Министерство юстиции?

Я постоянно работал в Генеральной прокуратуре, где у меня было много очень интересных дел. Я лично поддерживал гособвинения по различным делам, по которым проходили партийные работники, – тогда все было совсем не так, как сейчас. Было очень трудно, потому что подсудимых было, например, одиннадцать человек, а гособвинитель  – один.

Мне шел шестьдесят девятый год. Кому нужен такой работник? «Сколько лет?» – «Шестьдесят девятый». Естественно, прокуратура мне отказала. Меня выручил бывший замминистра юстиции Евгений Николаевич Сидоренко. Мы с ним вместе работали в Генеральной прокуратуре, хотя он на двадцать с лишним лет моложе меня. Он от кого-то узнал, что я хочу еще поработать, позвонил мне и взял на работу в свой отдел. Этот отдел входил во вновь созданное Управление по судебной реформе, я был доволен, что попал в Министерство юстиции. Как раз в то время появилась концепция о судебной реформе. Я знаю всех инициаторов этой судебной реформы и нередко заседал с ними на всевозможных совещаниях.

Я всегда поддерживал и буду поддерживать независимость судей, но только не такую, как ввели сейчас. Это некий состязательный процесс. Если заглянуть в наш старый советский УПК, у нас в те годы была состязательность. Я даже писал об этом статьи. А такая состязательность, как у нас сейчас – я однозначно против нее. И надо, наконец, дать право судьям исключать любое доказательство по формальным основаниям. Допустим, в деле протокол на десяти страницах, одна из которых приклеилась… В результате она оказывается неподписанной. Суд в таком случае говорит: «Нарушен закон, исключаем из рассмотрения». В конечном счете, мы даем возможность судье оставить только те доказательства, которые нужны лично ему, а не правосудию в целом.

 

Я знаю, что скоро Вы будете праздновать юбилей. Какие секреты долголетия Вы можете передать молодежи?

Никаких секретов здесь нет. Обычно говорят, что нужно вести здоровый образ жизни. Но я никогда не придерживался этого правила. Я объясняю это генами. К тому же я – деревенский мальчишка и вырос в отличной экологической обстановке. Впрочем, это не главное. Самое большое значение для долгожителя имеет правильный выбор работы: нужно найти такую работу, чтобы она нравилась. Например, мне нравилась моя работа, ее всегда было очень много, но я никогда не уставал, а, напротив, получал удовольствие. Для этого надо стать хорошим специалистом и не забывать повышать свой профессиональный уровень. Перед увольнением из Главной военной прокуратуры я даже придумал для себя поручение – раз в три месяца делать для своих подчиненных обзор юридической литературы и судебной практики. Это обязывало меня читать новую литературу, следить за судебной практикой, конспектировать. За три месяца вся эта информация могла улетучиться, а во время обзора я вновь все повторял, что, несомненно, давало мне жизненный стимул.

 

Что Вы хотели бы в заключение пожелать потомкам?

Несмотря на то, что я вырос в деревенской семье, она была чистой и нравственной. Меня всегда любили и даже если в какой-то ситуации не могли помочь, то давали советы.

Я желаю, чтобы у молодых сбылись все мечты, чтобы они были хорошими людьми, а главное, всегда оставались патриотами и любили Родину.

 

Спасибо.